Властелин Севера. Песнь меча - Бернард Корнуэлл Страница 81

Гутред же, напротив, вовсе не был фанатиком. Человек рассудительный и по большей части мягкий, он искренне хотел, чтобы окружавшие его люди были счастливы, и одержимость Хротверда пугала его. В Эофервике, где большинство жителей являлись христианами, священник мог легко собрать на улицах толпу, и Гутред, чтобы удержать город от бунта, поневоле был вынужден считаться с его мнением. A еще Хротверд взял манеру чуть что угрожать Гутреду гневом святого Кутберта и пустил в ход это оружие накануне отъезда в Дунхолм.

Нашим единственным шансом захватить крепость была внезапность, а для этого следовало двигаться быстро, что, в свою очередь, предполагало: труп Кутберта, голова Освальда и драгоценное Евангелие должны остаться в Кетрехте вместе со всеми священниками, монахами и женщинами. Однако отец Хротверд настаивал на том, что наш первейший долг – защищать святого Кутберта.

– Если святой попадет в руки к язычникам, – громко внушал он Гутреду, – он будет осквернен!

Разумеется, Хротверд был прав. Язычники мигом сорвали бы со святого Кутберта нагрудный крест и его прекрасное кольцо, а потом скормили бы труп свиньям, содрали бы украшенную драгоценностями обложку с Линдисфаренского Евангелия, а его страницы пошли бы на то, чтобы подтирать задницы датчан.

– Твой первейший долг – защищать святого! – орал на Гутреда Хротверд.

– Наш первейший долг, – резко ответил я, – охранять короля.

Священники, конечно, поддерживали Хротверда, а тот, стоило мне вмешаться, обратил свою ярость на меня. Я был в его глазах убийцей, язычником, еретиком, растлителем, – словом, страшным грешником, и если Гутред желал сохранить свой трон, ему следовало немедленно предать меня суду. Из всех церковников один только Беокка пытался успокоить лохматого священника, но ему быстро заткнули рот. Священники и монахи заявили, что Гутред будет проклят Богом, если бросит Кутберта, и в результате король выглядел смущенным и сбитым с толку. Всем этим глупым препирательствам положил конец Рагнар.

– A вы спрячьте святого, – предложил он.

Моему другу пришлось трижды повторить это, прежде чем его услышали.

– Спрятать? – переспросил аббат Эадред.

– Где? – пренебрежительно спросил Хротверд.

– Здесь есть кладбище, – сказал Рагнар. – Закопайте его. Кто будет искать труп на кладбище?

Клирики молча таращились на ярла. Аббат Эадред открыл было рот для протеста, но предложение выглядело таким резонным, что слова замерли у него на губах.

– Закопайте его, – продолжал Рагнар, – а потом ступайте на запад в холмы и ждите нас там.

Хротверд пытался протестовать, но Гутред поддержал Рагнара. Он назначил десятерых воинов, которые должны были остаться, чтобы защищать священников, и утром, когда мы отправились в путь, эти люди копали временную могилу на кладбище, где предполагалось спрятать труп святого и другие реликвии.

Люди из Беббанбурга тоже остались в Кетрехте. Я лично настоял на этом. Айдан хотел отправиться с нами, но я ему не доверял. Он легко мог меня погубить, поехав вперед и сообщив о нашем приближении Кьяртану. Поэтому мы забрали всех его коней, так что Айдану со своими людьми поневоле пришлось остаться со священниками.

Осталась и Осбурх, беременная жена Гутреда. Аббат Эадред явно видел в ней заложницу, обеспечивавшую возвращение супруга, и, хотя Гутред ужасно суетился вокруг молоденькой жены, я чувствовал, что он не особенно сожалеет, что вынужден ее оставить. Осбурх была такой же набожной и вечно склонной к слезам, как и Милдрит. Хротверд был ее духовником, и я подозревал, что она пересказывает мужу в постели проповеди этого лохмача.

Гутред заверил жену, что за время нашего отсутствия никакие датчане не приблизятся к Кетрехту, хотя сам он не мог быть в этом уверен. Увы, вполне могло оказаться иначе, и по возвращении мы увидим, что все оставшиеся здесь убиты или взяты в плен. Но в любом случае, если мы намеревались захватить Дунхолм, следовало отправляться немедленно и двигаться быстро.

Имелись ли у нас хоть какие-то шансы на успех? Дунхолм был надежной, неприступной крепостью, за стенами которой человек мог благополучно состариться, не обращая внимания на врагов. A нас было меньше двухсот человек, не считая десятка женщин, настоявших на том, чтобы отправиться с нами. Одной из них была Гизела. Она, как и остальные женщины, облачилась в штаны и короткий кожаный плащ.

Отец Беокка тоже присоединился к нам. Я сказал, что ему за нами не поспеть, и, если он отстанет, мы его бросим, но священник и слышать не хотел о том, чтобы остаться в Кетрехте.

– Мое место как посла, – торжественно объявил он, – рядом с Гутредом.

– Твое место – рядом с другими священниками, – ответил я.

– Я все равно поеду! – упрямо заявил Беокка, и мне не удалось его переубедить.

Беокка попросил нас привязать его ноги к подпруге, чтобы он не свалился, после чего неплохо выдержал быструю скачку. Хотя для него она наверняка была сущей мукой, священник ни разу не пожаловался.

Я подозревал, что на самом деле Беокке хотелось увидеть настоящую битву. Ведь у этого косоглазого, хромого калеки, священника и педантичного ученого с пальцами, вечно забрызганными чернилами, было сердце воина.

Мы оставили Кетрехт на рассвете. Стояла поздняя осень, струи дождя прошивали туман. Уцелевшие всадники Кьяртана, вернувшиеся на северный берег реки, держались позади нас. Теперь их осталось восемнадцать, и мы позволили им следовать за нами. Чтобы сбить врагов с толку, мы не остались на римской дороге, тянувшейся через низменность прямо к Дунхолму, а через несколько миль свернули на северо-восток, к дороге поуже, что вела в невысокие холмы.

Еще не наступил полдень, когда сквозь облака проглянуло солнце. Но оно висело низко, тени были длинными. Птицы собирались в стаи под облаками.

Сейчас крестьяне по всей стране забивали скот. Коров, быков и свиней, разжиревших на обильных осенних желудях, резали на мясо, которое солили в бочках или коптили на кострах. Дубильные ямы воняли навозом и мочой. Овцы спускались с пастбищ высоко в холмах, и их загоняли в овчарни. Повсюду в долинах раздавался стук топоров – люди заготавливали дрова на зиму.

Несколько деревень, через которые мы проехали, оказались пусты. Жителей, должно быть, предупредили о приближении всадников, и все спрятались в лесах, ожидая, пока мы проедем, и молясь, чтобы нам не пришло в голову остановиться и начать грабить.

Мы ехали дальше, все поднимаясь и поднимаясь вверх по холмам, и я не сомневался, что следующие за нами всадники уже послали гонцов по римской дороге, чтобы предупредить Кьяртана: мы отклонились на запад, желая обогнуть Дунхолм. Кьяртан должен был поверить, что Гутред вновь предпринял отчаянную попытку добраться до Беббанбурга. Я надеялся, что, если мы обманем Кьяртана, он отправит из своей крепости еще людей, чтобы перекрыть на западе переправу через Виир.

Мы провели в этих холмах ночь. Снова пошел дождь. У нас имелось небольшое укрытие – в лесу, что рос на южном склоне, стояла хижина пастуха. Там смогли переночевать женщины, в то время как остальные скорчились вокруг костров, пытаясь согреться. Я знал: разведчики Кьяртана наблюдают за нами, расположившись по другую сторону долины, но надеялся, что они уже поверили, будто мы движемся на запад.