Гусар - Артуро Перес-Реверте Страница 8

— За Императора! — провозгласил он.

— За Императора! — откликнулись все как один, и дружно звякнули шпорами, одним махом проглотив коньяк.

Фредерик почувствовал, как огненная жидкость наполняет его желудок, и крепко сжал зубы, чтобы никто не заметил на его лице гримасы отвращения. Офицеры покидали палатку. Лагерь наполнялся скрежетом железа и скрипом седел, криками и топотом ног. Небо было темным, без единой звездочки. Фредерик отчаянно мерз и ругал себя за то, что решил снять жилет. Однако припомнив, в какой жаркой стране находится, молодой человек понял, что был прав; к полудню солнце вовсе утратит жалость, и лишняя одежда станет непосильным грузом.

Рядом шагал де Бурмон, погруженный в собственные мысли. Фредерик ощутил в желудке мерзкое жжение.

— Коньяк Берре явно не пошел мне на пользу, — пробормотал он.

— А мне и подавно, — согласился де Бурмон. — Надеюсь, Франшо догадался сварить нам кофе.

К счастью, ординарец не обманул его ожиданий. В палатке друзей ожидали ароматный кофейник и галеты. Позавтракав, молодые люди в последний раз проверили снаряжение и отправились седлать коней.

Построение эскадрона происходило при свете воткнутых в землю факелов. Сто восемь человек поправляли сбрую на своих лошадях, подтягивали подпругу, проверяли карабины, прежде чем приторочить их к седлам. Фредерику карабина не полагалось. Считалось, что гусарский офицер должен совершать чудеса храбрости при помощи сабли и пары пистолетов.

Франшо уже оседлал Нуаро, однако Фредерик тщательно проверил крепившие седло ремни и лично убедился, что оно держится превосходно. Во время битвы два лишних дюйма, на которые затянута подпруга, могут оказаться расстоянием, отделяющим жизнь от смерти. Аккуратно поправив каждый ремешок, юноша наклонился, чтобы посмотреть, хорошо ли подкован конь. Выпрямившись, он прислонился плечом к меховой оторочке седла и ласково потрепал Нуаро по гриве.

Рядом де Бурмон проделывал то же самое. Под стать его серому в яблоках красавцу коню было шикарное седло, украшенное мехом леопарда, которое наверняка стоило своему владельцу целого состояния. Среди офицеров было принято ценить гусара сообразно стоимости его амуниции. А де Бурмона никто бы не обвинил в излишней скупости.

Поймав взгляд Фредерика, гусар широко улыбнулся. Золоченые шнуры его доломана тускло блестели при свете факелов.

— Порядок? — поинтересовался де Бурмон.

— Порядок, — отозвался Фредерик, ощущая плечом жар конского бока.

— Чует мое сердце, нас ждет славный денек. Фредерик поднял глаза к темному небу:

— Значит, тучи рассеются, и мы увидим солнце победы.

Де Бурмон расхохотался:

— Утро, конечно, мрачноватое, но день будет чудесный. Наш день, Фредерик

Майор Берре, ротмистр Домбровский, поручик Маньи и штаб-трубач были уже в седле. Гусары продолжали стоять на земле, перебрасываясь остротами и подбадривая друг друга в ожидании схватки. Пламя факелов выхватывало из темноты кивера и густые усы, покрытые шрамами лица ветеранов и нетерпеливые усмешки новобранцев, никогда прежде не бывавших в серьезном деле. Фредерик задержался на гусарах взглядом; то была элита, сливки французской легкой кавалерии, виртуозные наездники, настоящие солдаты, пронесшие знамя Франции по всей Европе. И он, Фредерик Глюнтц из Страсбурга, девятнадцати лет от роду, был среди них. От одной мысли об этом сердце юноши наполнялось гордостью.

Маркитантки, прибывшие с интендантским обозом, громогласно приветствовали солдат. Гусары отвечали громким хохотом и шутками самого рискованного свойства. Однако сколько Фредерик ни напрягал зрение, он сумел разглядеть лишь неясные тени, которые двигались в темноте под скрип колес и топот лошадиной упряжки.

«Разве не удивительно, — размышлял он, — что в столь торжественный момент здесь звучат женские голоса? » Сборы эскадрона на битву представлялись юноше сугубо мужским ритуалом, исключавшим не только присутствие женщин, но и саму возможность услыхать среди ночи обожженные водкой голоса маркитанток. Фредерик неприязненно поджал губы, машинально лаская гриву Нуаро. В детстве он прочел о рыцарях Храма, суровых и гордых монахах-воинах, которые сражались с сарацинами в Палестине, а потом впали в немилость у европейских королей, возжелавших их несметных сокровищ, и умерли на костре, наслав на своих палачей страшное проклятие. В мире храмовников женщинам не было места. Рыцари посвятили себя богу, чести и войне. Превыше всего они ценили боевое братство и никогда не нарушали клятв верности, данных своим товарищам.

Фредерик отыскал взглядом де Бурмона. Молодой человек не сомневался, что с Мишелем его связало нечто большее простой дружеской привязанности, которая часто возникает между офицерами одного эскадрона. Вдвоем они присягнули на верность славе. Это ради нее они служили Императору и Франции, во имя ее готовы были пронести орлиное знамя хоть до самых адских врат. Слава сделала их братьями, и даже много лет спустя, оказавшись в разных концах земли, они не предадут своей дружбы. Воображение Фредерика рисовало величественные картины: вокруг кипит сражение, у де Бурмона убили коня, сам он, с непокрытой головой, отчаянно обороняется, но силы неравны, и, когда надежды совсем не остается, верный друг спешит закрыть героя собой и принять смерть вместо него. Или сам Фредерик повержен, враги уже готовы добить раненого гусара, на помощь названому брату приходит де Бурмон. Или оба они, покрытые пылью и кровью, дерутся как львы, защищая последнего имперского орла, и успевают перед гибелью обменяться прощальной улыбкой.

Нет. Женщины здесь определенно лишние. Им полагалось наблюдать за битвой издалека, чтобы пролить из прекрасных глаз хрустальные слезы, оплакивая геройскую смерть гусара… Признаться, у самого Фредерика уже была сердечная тайна. Юноша повстречал свою первую любовь за пару дней до отъезда в Страсбурге, в доме Циммерманов. То была прелестная девушка неполных семнадцати лет, с нежным как цветок лицом, шелковистыми светлыми кудрями и очами, синими, будто небо Испании. Фредерик поклонился Клэр Циммерман с изяществом истинного офицера, лихо щелкнув каблуками начищенных до блеска сапог и с блестящей небрежностью сбросив с плеча алый ментик, а девушка ответила ему нежной улыбкой.

Молодые люди обменялись лишь парой учтивых слов. Он молил Бога, чтобы она не придала значения предательскому румянцу, заливавшему его щеки. Она покраснела ничуть не меньше, смущенная и польщенная вниманием, которое оказал ей элегантный и стройный офицер в парадной форме цвета индиго и алом ментике, только вот беда, слишком молодой, чтобы носить роскошные усы — украшение любого гусара. Впрочем, это было не так уж важно, ведь юный офицер отправлялся на самую настоящую войну, в далекий и враждебный край. Встреча длилась несколько мгновений, затем старый полковник, друг семьи, увлек Фредерика прочь, Клэр поспешно опустила глаза и принялась играть своим веером, чтобы скрыть смущение, чувствуя на себе завистливые взгляды других барышень.

Возможно, если бы Фредерик вернулся, покрыв себя славой, воспоминание о той короткой встрече положило бы начало великой любви. Однако в ту ночь, под испанским небом, вовсе не синим, будто глаза Клэр, а черным, как адская бездна, салон Циммерманов в Страсбурге казался Фредерику Глюнтцу слишком далеким.