Нежное Сердце - Карл Фалькенгорст Страница 8

Это был его «музей», как он обыкновенно говорил. Музей был мал, но изящен, и содержание его стоило ему немалых хлопот; ему приходилось даже держать для него сторожей. Сторожа эти теперь фыркали и бегали у его ног. Это были молодые кошки, пойманные им в степи и с трудом прирученные. Они спасали с грехом пополам музей от крыс, водившихся здесь во множестве и портивших все, что только им попадалось.

В самом шкафу находились другие трофеи, собранные на невинной охоте за насекомыми. Белая Борода-Нежное Сердце часто отправлялся в лес с сеткой для бабочек или коробкой для собирания растений. Он с юных лет любил природу, изучал жизнь животных и растений, и если у него теперь оказывалось иногда свободное время, то он предавался изучению природы, которое здесь, в тропическом лесу, было очень соблазнительно.

В шкафу находилось и несколько книг, которые Белая Борода читал в ненастные дни. Между ними была «Одиссея» Гомера, и Белая Борода улыбался, встречая в ней сведения об Эфиопии; многие места этой героической поэмы он знал наизусть. Он понимал теперь лучше, чем на школьной скамье, что такое скитания, с какими трудностями они сопряжены и какие дают радости. Он добровольно оставил родину, но и после долгих странствий не раз тосковал, подобно Одиссею, по милой стороне.

В одном из ящиков шкафа тщательно сохранялась в портфеле маленькая акварель, изображавшая белокурую голову девушки. Это был далеко не шедевр, но Белая Борода, нарисовавший ее в свободные часы в своем лесном домике, хорошо знал модель этого портрета: он до сих пор носил в своем сердце милый образ прелестной Розы.

В том же портфеле лежал еще пейзаж; он представлял ландшафт, который открывался с холма его родной деревни: вокруг — зеленые леса, перемежающиеся благоухающими лугами и пестрыми нивами наподобие ковров; вдали, там и сям, сверкали зеркальные озера; на полях задумчиво стояли грушевые деревья; по берегам ручья возвышались, как будто на страже, темные ольхи. Красивая это была местность… В полусвете своей комнаты молодой Белая Борода часто рассматривал эти две картины, предаваясь своим мечтам и воспоминаниям. Неудивительно поэтому, что хижина эта ему стала дорога и мила, казалась ему второй родиной.

Немало и тяжелых минут пережил он здесь. «Горе беглецу, скитальцу по свету!» — говорит одна старинная немецкая песня, и мотив этой песни часто вспоминался ему, сжимая сердце невыносимой тоской. У него уже не было родины; здесь он был чужой, наемник, с которого требовали плату за то, что дали ему приют. И какой ужасной услуги требовали от него! Ему приходилось стать сообщником бандитов! Даже больше! Гассан, этот человек с темным прошлым, Гассан, совесть которого, наверно, тяготило какое-нибудь преступление, считал его, имя которого было незапятнанно, негодяем, обманщиком!

На родине, в тарандтском университете, он тотчас потребовал бы удовлетворения! Но здесь? Не вызывать же на дуэль атамана разбойников?

И какими узами приковало его к себе это чудовище, какие ему расставило сети! Бедный Лео, его верный слуга, был лишен свободы, и жизнь его окажется в опасности, если Белая Борода насильно порвет отношения с Гассаном.

Он когда-то со слезами на глазах читал «Хижину дяди Тома», мечтая об освобождении негров с радостным предчувствием, что по ту сторону океана вспыхнет борьба за человеческие права негра. В юношеском пылу он сам готов был стать в ряды освободителей. Теперь он был здесь, в этой стране, где процветала отвратительная охота на людей, — и был бессилен. Он искал выхода. Иногда ему приходила мысль, что по отношению к подлецу можно не сдержать слова, что можно обмануть Гассана лживыми обещаниями и после его ухода бежать с Лео. Небольшое имущество, принадлежавшее ему — в этой хижине; он бы охотно его оставил, взяв с собой только картины, пороха и свинца, сколько потребуется, чтобы добраться до ближайшей мешеры (пристани) на Ниле. Хотя и предвиделась война с динками, хотя все владетели сериб, мимо разбойничьих станов которых ему пришлось бы проходить, и действовали заодно, — он все же не боялся: с винтовкой в руках он сумел бы проложить себе путь или честно пал бы в открытом бою.

Но душа его не терпела лжи. Нарушить данное слово, стать лжецом — никогда!

Приходилось мириться с необходимостью. Ему хотелось добиться только одного — освобождения бедного несчастного негра и избавления его от путешествия с разбойниками и от сопряженных с ним истязаний. Открыто и честно он хотел войти в сделку с Гассаном и встал, чтобы отыскать гостеприимного хозяина.

На дворе серибы между тем все готовилось к выступлению. Шестеро предводителей в это время как раз подводили к Гассану свои отряды. Это был своеобразный парад. Предводителей мы уже знаем; солдатами же были базингеры, т. е. туземные рабы, которых снабдили ружьями и кое-как выдрессировали в солдаты. Они шли на братьев, потому что им была обещана часть добычи. К тому же предполагалось нападение на другие деревни, с которыми туземцы серибы Гассана и так жили не в ладах.

Каждый начальник руководил десятью базингерами, так что все войско Гассана состояло из шестидесяти семи человек; за ними следовали еще носильщики провизий и рабыни солдат, которые должны были нести на обратном пути добычу.

Между ними стоял и Лео, нагруженный, как и другие рабы, и охраняемый двумя женщинами: Гассан не шутил.

В стороне стояло еще десять базингеров, которые должны были составить гарнизон серибы под предводительством Белой Бороды.

Гассан развернул красный флаг, и двое базингеров, у которых были барабаны, начали отбивать дробь. Вперед выступил Араби; дезертир был знаменосцем этой толпы.

Гассан сделал вид, что не заметил прихода Белой Бороды, и уже хотел дать знак к выступлению и сесть на подведенного осла, единственное вьючное животное в серибе, когда Белая Борода подошел к нему и сказал:

— Гассан, я подчиняюсь необходимости!

Гассан улыбнулся.

— Я буду стеречь вашу серибу, — продолжал Белая Борода. — Даю вам слово, что употреблю все силы, чтобы поддержать порядок внутри палисадов серибы, буду защищать ее от всякого нападения. С опасностью для жизни я буду отстаивать ваше имущество и отбивать разбойников, но только при условии, что вы освободите Лео и оставите его здесь. После же вашего возвращения я уйду: я никогда не был сообщником нечестных людей; в подтверждение же того, что я не нарушу договора, могу только дать вам свое слово.

— Дорогой Белая Борода, — ответил Гассан, — большего мне и не нужно. Конечно, я мог вас заставить исполнить мою волю, но добровольное решение мне приятнее. Я верю вашему слову, его мне вполне достаточно. Я освобождаю Лео, клянусь Аллахом, и вы не будете раскаиваться!

Минуту спустя Лео стоял перед своим господином, с благодарностью заглядывая ему в глаза, а еще через две минуты двинулся отряд с развевающимся знаменем и с барабанным боем, с главнокомандующим на осле. По африканскому обычаю они выступали гуськом, и прошло немало времени, пока миновали улицу деревни и последний из них скрылся в кустарниках леса.

В серибе же теперь производился осмотр Белой Бородой. Он расставил в ряд десять базингеров и назначил им в предводители Лео.