Маргарита Бургундская - Мишель Зевако Страница 78

– Посмотрите налево, – промолвил Ганс.

Буридан выглянул из окна и посмотрел в указанном направлении.

– Что вы видите?

– Черт! Вижу целую гору копий и прочего оружия, которого хватило бы как минимум на два полка, в коих так нуждается Его Величество…

– Прекрасно. А что еще вы видите?

– С полсотни женщин. Там есть как молодые, так и старухи, как красавицы, так и уродины, но все заняты одной и той же работой.

– Да, – сказал Ганс. – Они начищают рапиры, заостряют кончики копий и удостоверяются в том, что кинжалы не затупились. А теперь, мессир Буридан, посмотрите направо. Что вы видите?

– Черт возьми! Вижу еще с сотню женщин, занятых уж и не различу какой работой, но которая по природе своей тоже представляется мне воинственной.

– Так и есть. Эти женщины, мессир Буридан, проверяют, один за другим, все те арбалеты, которыми мы располагаем, а у нас их – порядка двух тысяч. Они заменяют пришедшие в негодность тетивы, обследуют спусковые устройства… А прямо перед нами, там что?

– Вот ведь черт! Вижу, что там заняты изготовлением стрел и дротиков, на которые насаживают стальные наконечники. Неужели действительно, мой дорогой хозяин, – добавил Буридан, оборачиваясь, – нас ждет война?

– Похоже, что да, – сказал Ганс.

– Боже, но с кем?

– Да с людьми короля Франции; с солдатами сира де Шатийона и графа де Валуа; с лучниками Мальтруа и Транкавеля, с вассалами прочих сеньоров и жандармами прево Преси, словом, со всем Парижем. И командует этой прекрасной армией первый министр Ангерран де Мариньи собственной персоной.

– Ангерран де Мариньи! – глухо промолвил Буридан.

– Да, – продолжал Ганс, – всей этой армией, которая в данный момент осаждает королевство Арго, командует не кто иной, как Мариньи. Некоторые из наших видели его вблизи, и, скажу я вам, этот человек решительно настроен сровнять Двор чудес с землей. Если только им не движет нечто иное, – добавил Ганс, пристально посмотрев на Буридана.

Буридан опустил голову и сделался задумчивым. Затем он поднял взгляд на Ганса и промолвил с некоторым вызовом в голосе:

– Вы правы: Мариньи движет кое-что другое. Ангерран де Мариньи, всемогущественный министр, быть может, даже более могущественный, чем король, Ангерран де Мариньи, самый богатый человек Парижа и Франции, человек, которому никогда не пересчитать ни своих экю, ни своих слуг, человек, который не знает точное количество своих замков… так вот, в блаженстве этого человека есть свой червь сомнения: пока я жив, Ангерран де Мариньи никогда не будет счастлив…

– И что же? – спросил Ганс, решив, что Буридан остановился.

– А то, что не против Двора чудес, даже не против моих товарищей Ангерран де Мариньи согнал на все соседние улочки лучников и жандармов Парижа.

– А против кого же?

– Против меня! – сказал Буридан.

Настал черед Ганса задуматься. Его и без того суровое лицо сделалось совсем мрачным. Он снова окинул взглядом неправильный четырехугольник Двора чудес и, положив могучую руку на оконную раму, пробормотал:

– Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как эти мужчины и женщины избрали меня своим предводителем и провозгласили королем Арго. Я знаю их всех, знаю, сколь непоколебима их вера в меня, от герцога Грошового ^[22] и герцога Египетского до последнего из христарадников. Если войска Ангеррана де Мариньи нас атакуют, здесь будет такая резня!.. Многие ли из этих сильных, находчивых, отважных мужчин увидят завтра восход солнца? Многие ли из этих молодых женщин останутся в живых через пару дней?

Меланхолия, бросившая тень на лицо Ганса, стала еще более мрачной. Кулаки его сжались. В этот момент Буридан произнес:

– Есть лишь один способ избежать этой резни: прикажите отвести меня к Ангеррану де Мариньи, и, клянусь вам, королевские войска тотчас же уйдут.

Ганс ответил не сразу. Казалось, он погрузился в задумчивость, которая унесла его мысль в дальние дали.

– Да, – пробормотал он, но так тихо, что Буридан его не услышал, – какой сильный мятеж мог бы подняться против проклятого могущества дворян, если б нашелся тот, кто повел бы за собой эту армию нищих, – мне, к сожалению, это уже не по силам!

Затем медленно он повернулся к Буридану и сказал:

– Я принял вас здесь как брата; я дал вам убежище, а вы отвечаете мне оскорблением.

Буридан вздрогнул.

– Вы молоды, – продолжал Ганс, – и ваш рассудок замутнен любовью. К тому же, ваше оскорбление было великодушным, так как, склоняя меня к подлости, вы имели лишь одно намерение: спасти эту шайку бродяг и развратниц. Но знайте: ни один из этих бродяг, ни одна из продажных женщин – даже при том, что речь идет об их жизни – не пойдет на такую низость. И не будем больше об этом. Вечером в этом дворе состоится общее собрание, и на нем, перед всем королевством Арго, я сделаю вам встречное предложение.

После этих слов Ганс вышел, оставив Буридана в замешательстве.

* * *

День прошел для юноши в смертельном беспокойстве. Будь он один, мысль о предстоящей битве его бы лишь воодушевляла, но с ним была Миртиль! И Буридан, стоило ему лишь подумать о том, что его невесте, вероятно, предстоит умереть, чувствовал себя парализованным, что еще раз доказывает: любовь является камнем преткновения для человека действия.

Наконец наступил вечер.

Повсюду вокруг Двора чудес слышались шумы, песни, крики королевских лучников, которым уже не терпелось вступить в бой и которые усиленно поддерживались в этом нетерпении свободной раздачей терпкого вина.

Когда сгустились сумерки, во Дворе чудес началось странное движение.

В действительности королевство Арго, так сказать, столицей которого и был, собственно говоря, Двор чудес, образовывали три улицы, от которых ответвлялась целая куча более мелких улочек и проходов: улица Вольных Стрелков, улица Святого Спасителя и улица Убогих.

С этих трех улиц, словно из вышедших из берегов рек, на Двор чудес хлынул тройной поток мужчин и женщин. Были разожжены три костра; вокруг каждого из них установлены столы и скамейки. То тут, то там загорались смоляные факелы, позади которых ставились бочки. На столах, за которыми, по мере поступления и как попало, занимали места прибывающие, появлялись жбаны и кубки. Время от времени кто-либо из бродяг вставал, откручивал кран бочки, наливал выпить себе и всем своим соседям по столу.

В центре площади высилась пика, украшенная огромным куском падали, – мы говорим «украшена», так как для этих людей то было настоящее украшение. В нескольких шагах позади этого мерзкого знамени, поперек пустых бочек, были уложены доски, формируя некое подобие помоста, который освещало несколько факелов и с которого отлично просматривалось все это странное и многочисленное сборище.