Последние из Валуа - Анри де Кок Страница 78

Поднявшись на помост и опустившись на колени рядом с Лоренцано, Зигомала заключил левую руку графа в свою правую и, сконцентрировав все свое внимание на лице усыпленного, начал с такого вопроса:

– С кем находитесь вы в эту минуту, Лоренцо Лоренцано?

Граф ответил тотчас же:

– С маркизом Луиджи Альбрицци, доктором Зигомалой и…

– И… Заканчивайте!.. Как зовут третьего господина, находящегося сейчас в кабинете?

– Граф Филипп де Гастин.

Карло Базаччо – или, вернее, Филипп де Гастин; теперь мы уже можем назвать его настоящим именем – и маркиз Альбрицци не смогли сдержать возгласа изумления.

– Так он знает, кто я? – спросил Филипп.

– Его душа знает это, – ответил доктор, – так как она теперь сообщается – по моей воле – с моей душой, которая ничего от нее не скрывает.

– А когда он проснется…

– То ничего не будет помнить. Но подождите, это еще не все.

– Лоренцо Лоренцано, – вновь обратился Зигомала к спящему, – верите ли вы в то, что я хочу вылечить вас?

– Нет.

– Где гнездится ваш недуг?

– В моей крови.

– Что произвело его?

– Яд.

– Какой яд?

– Тот, что заключен в перстне, подаренном мне маркизом Альбрицци; тот самый, который вы поместили в черную жемчужину.

– Откуда я привез этот яд?

– Из Индии.

– Стало быть, вы умираете?

– Да, я умираю.

– Сколько вам осталось жить… приблизительно?

– Около месяца.

Что особенно поражало в этой сцене Луиджи Альбрицци и Филиппа де Гастина, так это невозмутимость Лоренцано.

Он осознавал, что смертельно болен, но был совершенно спокоен!

То говорила статуя – так можно представить себе пребывавшего в гипнотическом сне графа.

– Зигомала! Зигомала! – воскликнул маркиз. – Вы великий ученый!

Доктор покачал головой.

– Да, – ответил он, – великий ученый, которого завтра же сожгли бы на костре как колдуна, если бы при этом опыте присутствовали не вы, господа, а кто-либо другой. Наши современники не очень подготовлены для определенного рода наук, и тот, кто пожелает быстро просветить невежд, сильно рискует. Однако не угодно ли вам самому, господин маркиз, порасспрашивать вашего зятя?

– Теперь, полагаю, – ответил Альбрицци, – я уже могу это сделать.

Он поднялся на помост и взял Лоренцано за руки. При этом прикосновении граф внезапно выказал ужасное беспокойство: побледнел, задрожал, заметался и как-то жалобно застонал, между тем как до той минуты находился в состоянии полного спокойствия.

– Что это с ним? – спросил Луиджи у Зигомалы.

– То, что я для него личность посторонняя и не внушаю ему никакого страха; но вас он боится как брата своей жертвы, брата и мстителя.

– Так он не будет отвечать на мои вопросы?

– Будет! Но против воли, невыразимо страдая.

– О, тем лучше! – сурово произнес маркиз и, склонившись над спящим, спросил:

– Знаешь ли ты, Лоренцано, кто я?

– Да, – ответил граф глухим голосом. – Вы Луиджи Альбрицци.

– А ты знаешь, что мне известно, что ты убил мою сестру?

– И это мне известно.

– Как я узнал о твоем гнусном поступке?

– От горничной Бланки – Джулианы Гарнери. Ах!..

– Почему ты вздыхаешь?

– Из сожаления, что я не догадался о том, что она открыла мою тайну.

– А если бы догадался, то и ее бы убил?

– Разумеется.

– Да, но Джулиана Гарнери, даже полагая тебя виновным в смерти Бланки, тем не менее не пожелала тебя выдать, опасаясь твоей мести. Она решила дождаться моего возвращения и в ожидании его благоразумно покинула Флоренцию. Скажи мне, как ты убил мою сестру, Лоренцано, дабы я мог убедиться, что Джулиана Гарнери верно меня на этот счет информировала?

Лоренцано молчал. Крупные капли пота выступили на его лице.

– Он бы предпочел не отвечать, – сказал Зигомала. – Тело его сейчас сражается с его душой.

– Надеюсь, душа в этом сражении победит! – воскликнул Луиджи. – Говори, Лоренцано! Я тебе приказываю!

Лоренцано застонал и усиленно заметался, словно желая избавиться от какой-то покоряющей его силы.

– Я тебе приказываю! – повторил Альбрицци.

– Хорошо, – проговорил мерзавец прерывистым тоном, – я скажу… В то время во Флоренции находилась Елена Тофана, я разыскал ее и попросил у нее яду. Она согласилась дать мне его лишь с тем условием, что я возьму к себе ее сыновей. Я принял это условие и на другой день получил желаемое. Бланка была нездорова. Вечером, когда она крепко спала, я тихонько вошел в ее комнату и всыпал яд в стоявший на столике стакан с водой. Через полчаса Бланка, мучимая жаждой, проснулась, выпила воду и… минуту спустя испустила дух.

– О, негодяй, негодяй! И ты осмелился убить молодую и красивую женщину, которой всем был обязан и которая к тому же любила тебя, несмотря на твой мерзкий характер, твое возмутительное поведение, твои частые измены?!

– Она угрожала, что напишет вам в Америку.

– И за это ты отправил ее к праотцам? Но ты, конечно, не знал, что оставил доказательство своего преступления? Теперь-то ты видишь, что это за доказательство?

– Да… Я не обратил внимания на то, что на дне стакана остался яд, который Джулиана Гарнери собрала во флакон и представила вам, догадываясь о причине смерти своей госпожи… О, эта Джулиана Гарнери!

– Она тебя не боится, Лоренцано! Теперь она, ни в чем не нуждаясь, живет в Неаполе; я сделал ее богатой и счастливой в обмен на услугу, которую она мне оказала, открыв твое злодеяние. А ты и твоя мерзкая сообщница, Тофана, будете наказаны, наказаны самым ужасным образом. Впрочем, ты уже наказан, так как в жилах твоих течет яд, который разъедает твою плоть, ломает твои кости… А она!.. Ха-ха-ха!.. Она!.. Скажи нам сам, Лоренцано, потому что ты знаешь это не хуже нас, какое наказание мы уготовили Тофане?

Граф на секунду задумался, а затем вскрикнул от ужаса.

– Несчастная! Ее сыновья! Ее сыновья, в которых она души не чает! Вы убьете их, убьете ее же руками!

– Довольно! – сказал Альбрицци.

И, сойдя с помоста, продолжил, обратившись к доктору:

– Мой дорогой Зигомала, – проговорил он, – вы еще раз доказали нам, что, когда того требуют интересы нашего дела, для вас нет ничего невозможного. Благодарю вас. Теперь разбудите этого негодяя, как сами того пожелаете, а мы с Филиппом пойдем; мы и так уж слишком долго дышали одним с ним воздухом. К тому же в Монмартрском аббатстве нас, должно быть, уже ждет д'Аджасет. Есть там у нас кое-какие дела. До свидания, мой друг!