Кровавые скалы - Джеймс Джексон Страница 78

Молодой рыцарь шевалье Поласстро выкрикнул из-за камней:

— Мы готовы, Анри!

— Пора атаковать.

— На тебе нет сюрко. Набрось ее — рыцарские доспехи привлекают стрелков.

— Господь меня защитит. Я не боюсь их аркебуз.

— Мы готовы идти за тобой на смерть.

— Да будет она легкой. Готовьтесь.

Когда отряд пехотинцев попал под мушкетный огонь, Анри поднял меч. Если он уронит честь своего дяди, братьев-рыцарей и ордена, ни пути назад, ни прощения ему не будет.

— Аве Мария… — прошептал он и встал. — Если погибну, поставьте свечу за меня.

— Нам обещано избавление.

— Вперед, братья мои!

И Анри бросился к подъемному мосту неприятеля. Он был опущен, а по бокам то и дело мелькали вспышки мушкетных выстрелов. Божья кара. Пасть Зверя. Вспомнив те времена, когда они с Кристианом штурмовали купеческие галеры, приставляли клинки к глоткам еретиков, молодой шевалье смотрел на себя словно со стороны. Англичанин многому научил его.

Кто-то упал, пронзенный пулей сквозь доспехи, и теперь лежал, подергивая ногами. Анри ощутил толчок в грудь и понял, что падает. Чьи-то руки пытались оттащить его. Так необычно чувствовать себя участником битвы и в то же время в ней не участвовать. Турки пытались захватить его в качестве трофея, но собратья не отдадут его врагам. Вокруг стоял оглушительный лязг — Анри узнавал отдельные вскрики, совершенно не разбирая слов язычников. Он умирал.

— Я с тобой, брат мой.

— Кристиан? Ты?

— Я только что из Сенглеа. Я не мог оставить тебя сражаться один на один с еретиками.

— Караван… Снова…

Последние слова Анри захлебнулись в крови, глаза закатились, пальцы судорожно затрепетали в поисках опоры. Он был на пороге забытья. Молодой воин видел коричневые поля и усыпанные пурпурным клевером луга, ослепительно белые скалы, омытые бризами и солеными водами Средиземного моря. Он скакал в Мдину вместе со своим другом.

— Останься со мной, Кристиан.

— Я донесу тебя к воротам, брат мой.

— Язычники… Они стащили с меня сапоги.

— Мы разобьем их.

— Уже без меня.

Голос шевалье слабел, тело дрогнуло, и он испустил последний вздох. Анри де Ла Валетт умер. Турки стаей устремлялись наружу из башни, повсюду мелькали пули. Гарди, взяв погибшего Анри на руки, закрыл ему глаза.

— Иди к Нему, Анри. Иди с Ним, брат мой.

Осада не стихала и с наступлением ночи. Турки усеяли небо сигнальными огнями, на земле продолжали лязгать клинки. Со стороны моря не осталось ни одной целой стены. Все до единого жители участвовали в обороне. Тела убитых уже складывали друг на друга. Лазарет переполнился — людей было некуда класть, они располагались в проходе на полу. Среди раненых был и великий магистр.

Ла Валетт мужественно сносил, когда к ранам на ноге прикладывали грибную примочку, когда перевязывали раны. Только с наступлением темноты он позволил отнести себя в лазарет. Ему приходилось разбираться с множеством неотложных дел: выслушивать донесения посыльных, подсчитывать потери, — и на себя времени почти не хватало. Но силы были на исходе, серьезность положения усугубляла его немощь, лишая обычного хладнокровия.

Отстранив руку госпитальера, гроссмейстер поднялся со сколоченного из досок ложа и, хромая, побрел по запруженным людьми известняковым плитам к постеленному в углу сену. Даже в неверном свете свечи он сумел различить того, кто там лежал. Это был рыцарь Большого Креста Лакруа.

— Как ты, брат мой?

— Пока неплохо, Жан Паризо.

Бывалый воин с окровавленной повязкой, закрывавшей пол-лица, попытался обвести рукой на перевязи помещение.

— Я едва дышу. Здесь моим очам предстает куда более страшная трагедия, чем на стенах бастиона.

— Когда у тебя в руке меч, ты уже ни на что не смотришь.

— Потому лучше оставаться в бою до последнего вздоха.

С этими словами Лакруа взял ломтик хлеба со стоявшей подле него тарелки и жестом пригласил Ла Валетта разделить трапезу.

Окунув хлеб в бокал с вином, великий магистр положил кусочек в рот и разжевал.

— Возможно, это наша последняя трапеза.

— Рад разделить ее с тобой, апостолом веры. Мы и на Родосе сражались плечом к плечу.

— Мы с тобой уже сорок три года воюем вместе.

— И снова над нами витает смрадное дыхание язычников.

— А за ним — сладостное дуновение и вечная жизнь в Царствии Небесном.

Ла Валетт, усевшись рядом, откусил еще хлеба.

— Будут ли нас чествовать в Риме и при королевских дворах Европы как мучеников и поборников Христа? Или же подвергнут нашу борьбу осмеянию?

— Превыше всего похвала Господа.

Лакруа, откинувшись на спину, прикрыл здоровый глаз. На груди сквозь одежду проступало пятно крови. Дыхание рыцаря было неглубоким, по-видимому, каждый вдох доставлял ему невыразимые муки.

— Желаешь травяного отвара, брат, или вина?

— Побыть с тобой и помолиться, Жан Паризо.

Повернувшись к Ла Валетту, Лакруа предложил ему кубок:

— Выпей, это придаст сил.

Ла Валетт принял угощение.

— Мне пора возвращаться на стены.

— Я готов ползти за тобой.

— Нет, брат, ты должен отдохнуть.

— Мы разгромим еретика-султана. Какое же это благо, брат, быть рыцарем и оказаться там, где творят историю!

— Для меня честь быть и оставаться твоим великим магистром.

— Брат мой.

Рыцарь Большого Креста, приоткрыв глаз, сжал в своей руке ладонь друга.

Когда Мария с почерневшим от копоти лицом в изорванной одежде увидела их, оба предавались безмолвной молитве.

— Ваша светлость.

— Леди Мария.

Ла Валетт приподнялся приветствовать женщину.

— Вижу, вы побывали в самом пекле.

— Его не избежать, сир. Как не избежать и тяжкой доли гонца, несущего худые вести.

— Что может быть хуже победы турок?

— Ваш племянник Анри, сир.

Племянник Анри. Магистр надеялся, что никогда не услышит подобных вестей, которые заставят его шатающейся походкой поспешить к Монастырской церкви. Он должен увидеть все собственными глазами. Непродолжительный путь, освещенный сполохами войны, заставил гроссмейстера испытать одиночество человека, наделенного властью, которое обратилось горем утраты.

Подле алтаря его дожидался Кристиан Гарди. Тело Анри покоилось на высоких носилках.