Прекрасная Габриэль - Огюст Маке Страница 76

— Кто вы?

— Я король, — отвечал Генрих Четвертый.

— Чего вы просите?

— Я прошу быть принятым в лоно католической апостольской и римской церкви.

— Вы хотите этого искренно?

— Да, хочу и желаю, — сказал король, который, тотчас встав на колени, прочел громким, звучным голосом, раздавшимся под сводами огромного собора, свое исповедание, которое подал написанным и подписанным архиепископу.

Громкие рукоплескания и крики «ура» раздались в соборе и, как пороховая дорожка, зажгли вне пределов церкви радость и признательность толпы. Ничто более не отделяло народ от короля, ничего, кроме стен Парижа.

Остальная церемония кончилась в прекрасном порядке, с тем же простым и трогательным величием.

Король, по выходе из церкви после обедни, был окружен народом, который становился на колени и протягивал руки на пути его. Одни кричали: «Здравия и веселия!», другие: «Долой Лигу и смерть испанцам!» Всем, особенно последним, король улыбался.

Крильон со слезами на глазах обнял его на паперти собора.

— Теперь мы можем совсем не расставаться, — сказал он. — Прежде, когда я шел к обедне, вы шли на проповедь, только время теряли!.. Да здравствует король!

Толпа уже не повторяла, а ревела: «Да здравствует король!», а испанцы и лигеры, до которых доходил отголосок, с ума сходили от бешенства.

Вдруг, когда король возвращался в свою квартиру, Крильон, охранявший дверь, приметил графа Овернского, расталкивавшего толпу и старавшегося войти. Крильон своим орлиным взглядом приметил в то же время Марию Туше, ее дочь и д’Антрага, которые возвышались над толпою на крыльце, куда их поместил граф Овернский, для того чтобы они видели или их видели лучше.

— Я очень рад, что встретил вас, — сказал граф Крильону, — со мною здесь две дамы, с нетерпением желающие представить королю свое уважение и свою благодарность. Они такие добрые католички, что не могут не быть допущены первые поздравить его величество.

«Черт побери! — подумал Крильон, знавший, о каких дамах говорит граф. — Эти дуры уже успели явиться! Подождите, подождите!»

— Граф, — сказал Крильон молодому человеку, — король поставил меня у дверей, чтобы не пускать к нему никого.

— Это мои мать и сестра.

— Я в отчаянии, но, если бы вы были на моем месте, вы отказали бы мне точно так же, как я отказываю вам.

— Дамы…

— И дамы знатные, я это знаю, я даже скажу: дамы прелестные, но это невозможно.

— После вы мне позволите…

— Вы заставите этих дам понапрасну потерять время. После я уеду, потому что у меня есть важное дело, и король также едет.

Граф Овернский понял, что ему не удастся с Крильоном. Он поклонился и ушел с досадой, но старательно ее скрывая. Когда он возвращался к дамам, очень тревожившимся насчет результата этих переговоров, он наткнулся на ла Варенна.

— Правда ли, — спросил он, — что король едет так скоро, что нельзя даже пойти поклониться ему?

— Как только наденет сапоги, ваше сиятельство.

— А конвой?.. Уже отдано приказание?

— Его величество не берет конвоя.

— Это опасно. Куда же едет король?

— В соседние монастыри.

— Можно узнать, в какие?

— Почему же? Его величество начинает с безонских женевьевцев. Потом мы поедем…

— Благодарю, — перебил граф и поспешил воротиться к дамам.

— Нас прогнал Крильон, — сказал он им. — Это грубиян, дикарь, который неизвестно почему сердится на нас. Но тем более причины, чтобы видеть короля сегодня же. Ступайте отдохнуть несколько минут в моей квартире, а когда пройдет жар, я провожу вас в одно место, где мы очень хорошо увидим его величество. Пойдемте в тень и прохладу, чтобы поберечь ваши наряды.

— Этот Крильон завидует, — пробормотал д’Антраг.

— Завидует или нет, — сказал молодой циник, — а он не помешает королю увидеть Анриэтту, которая никогда не была так прекрасна, как сегодня.

Ла Раме снова проскользнул позади дам, как прибитая собака, которая сердится, но возвращается. Он услыхал эти слова.

— А! Понимаю, — пробормотал он весь бледный, — почему Анриэтту возили в Сен-Дени. Ну, я также пойду к безонским женевьевцам, и мы увидим.