Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Жюль Верн Страница 74

– Или соглядатай! – понизив голос, добавил перс. – Будем осторожны, лучше не болтать лишнего. В такие времена с полицией шутки плохи, а в дороге никогда не знаешь, с кем едешь!

В другом углу вагона о меркантильных предметах говорили несколько меньше, а о нашествии и его прискорбных последствиях – чуть больше.

– Сибирских лошадей реквизируют, – сказал один пассажир, – и сообщение между различными среднеазиатскими областями будет очень затруднено.

– А правда, – спросил его сосед, – что киргизы «средней орды» примкнули к нашествию?

– Так говорят, – ответил собеседник шепотом, – но кто в этой стране может похвастаться, будто знает что-либо наверняка?

– Я слышал, что войска группируются на границе с Сибирью. Донские казаки уже собрались на Волге, их пошлют против мятежных киргизов.

– Если киргизы спустились по течению Иртыша, дорога на Иркутск, должно быть, стала опасной! – вздохнул сосед. – К тому же вчера я хотел было послать телеграмму в Красноярск, так она не дошла. Скоро азиатское войско, чего доброго, отсечет от России всю восточную Сибирь!

– В общем, дорогой мой, – продолжал первый собеседник, – эти купцы правы, что опасаются за свои товары и сделки. За реквизицией лошадей последуют реквизиции судов, экипажей, всех средств передвижения. Доведут до того, что на всем пространстве империи нельзя будет шагу ступить.

– Боюсь, нижегородская ярмарка нынче завершится не с таким блеском, как начиналась! – заметил его сосед, качая головой. – Однако безопасность и неделимость имперских владений превыше всего, а торговля – не более чем торговля!

Итак, в этом вагоне все частные разговоры вертелись вокруг одной темы. Да и в других вагонах поезда происходило то же самое. Но внимательный наблюдатель заметил бы, что собеседники проявляли крайнюю осторожность, выбирая выражения. Если они порой и отваживались сослаться на какие-то факты, то никогда не заходили так далеко, чтобы предрекать либо оценивать намерения московских властей.

Столь любопытное обстоятельство со всей определенностью отметил один из пассажиров головного вагона поезда. Этот человек – по-видимому, иностранец – во все глаза смотрел вокруг, задавал попутчикам уйму вопросов, хотя ответы получал весьма уклончивые. Он поминутно высовывался в окно, стекло которого держал опущенным, к вящему неудовольствию других пассажиров, и не упускал из виду ни одной мелочи в пейзаже, проплывающем справой стороны по ходу поезда. Спрашивало названияхдаже самых незначительных населенных пунктов, выяснял, каковы интересы тамошних жителей, чем они торгуют, что производят, сколько их, какова там средняя смертность в зависимости от пола и тому подобное. Все эти сведения он записывал в тетрадку, уже полную всевозможных заметок.

Это был не кто иной, как журналист Альсид Жоливе, задававший столько несущественных вопросов в надежде, что среди ответов на них мелькнет что-нибудь, способное заинтересовать «кузину». Но поскольку его, само собой, принимали за соглядатая, никто при нем не проронил ни слова, имеющего отношение к злободневным событиям.

Поэтому, убедившись в невозможности выведать что-либо о нашествии, он записал в тетрадку: «Попутчики абсолютно замкнуты. Чрезвычайно скупы на высказывания о вопросах политики».

В то время как Альсид Жоливе дотошно запечатлевал на бумаге свои путевые впечатления, его собрат, с той же целью занявший место в том же поезде, предавался аналогичным трудам, наблюдая за происходящим в другом вагоне. Явившись поутру на московский вокзал, они там не встретились, следовательно, ни один из них не ведал, что другой тоже отправился в путь с намерением посетить театр военныхдействий.

Разница ихположения была только в одном: немногословный, но держащий ухо востро Гарри Блаунт не вызывал у своих попутчиков такого недоверия, как Альсид Жоливе. Никто не принимал его за глаз и ухо полиции, соседи без стеснения болтали при нем, позволяя себе заходить в этих речах дальше, чем должна была бы позволять их естественная осторожность. Таким образом, корреспондент «Дейли телеграф» уже отдавал себе отчет, до какой степени происходящие события тревожат этих купцов, спешащих на нижегородскую ярмарку, и насколько пострадает торговля со Средней Азией из-за трудностей с доставкой товаров.

Поэтому он без колебаний внес в свою тетрадку следующее как нельзя более справедливое наблюдение: «Пассажиры крайне обеспокоены. Война наустаху всех, и рассуждают они так вольно, что остается лишь удивляться подобной свободе здесь, между Волгой и Вислой!»

Читатели «Дейли телеграф» будут проинформированы не хуже, чем «кузина» Альсида Жоливе!

Ктомуже, поскольку Гарри Блаунт сидел слева походу поезда и созерцал довольно пересеченный рельеф местности через левое окно, не потрудившись взглянуть в правое, откуда открывается равнина, он не преминул добавить с чисто британской самоуверенностью: «Между Москвой и Владимиром простирается холмистая местность».

Вместе с тем было очевидно, что русское правительство в предвидении серьезных потрясений принимало кое-какие суровые меры даже в центральных областях империи. Хотя мятеж не достигал Урала, но в той части волжского побережья, которая соседствовала с землями киргизов, можно было опасаться нежелательных влияний.

Ведь полиция и в самом деле все никак не могла напасть на след Ивана Огарова. Где он, этот предатель, призвавший в страну чужеземцев, чтобы расквитаться за личные обиды? Присоединился к Феофар-хану? Или пытается спровоцировать волнения в Нижегородской губернии, где в это время года сосредоточено столько самой разношерстной публики? Может, он шныряет среди всех этих персов, армян, калмыков, наводнивших ярмарку, снюхался со шпионами, которым поручено разжечь мятеж? Все предположения выглядели одинаково возможными, особенно в такой стране, как Россия.

Ведь эта обширная империя площадью в двенадцать миллионов квадратных километров не может быть такой этнически однородной, как государства Западной Европы. Между различными народностями, населяющими ее, волей-неволей возникают, мягко говоря, недоразумения. Русская территория в Европе, Азии, Америке простирается от пятнадцатого градуса восточной долготы до сто тридцать третьего западной, то есть охватывает около двухсот градусов (это примерно 2500 лье), и от тридцать восьмой параллели на юге до восемьдесят первой на севере, что составляет сорок три градуса (1000 лье). В государстве насчитывается более семидесяти миллионов жителей, здесь говорят натрехдесяткахязыков. Славянская раса, несомненно, доминирует, но она, помимо русских, включает поляков, литовцев, курляндцев. Если прибавить сюда финнов, эстонцев, лапландцев, марийцев, чувашей, пермяков, немцев, греков, татар, кавказские племена, монгольские орды, калмыков, самоедов, камчадалов, алеутов, станет понятно, насколько трудно сохранять единство такого огромного государства. Это может быть не иначе как делом времени, плодом долгих усилий разумного правления.

Как бы то ни было, Ивану Огарову до сей поры удавалось успешно ускользать от розыска, и весьма вероятно, что он уже присоединился к воинству захватчиков. Но на каждой станции, где останавливался поезд, появлялись полицейские, инспектировали вагоны, вынуждали пассажиров подвергаться самому тщательному досмотру, поскольку они согласно распоряжению обер-полицмейстера разыскивали Ивана Огарова. Власти всерьез полагали, будто им известно, что сей изменник еще не мог покинуть пределы европейской России. Если проезжий человек показался подозрительным, его тащили объясняться в полицейский участок, поезд же тем временем уходил, причем судьба опоздавшего никого не заботила.