Потерявшая имя - Анатолий Ковалев Страница 74

— Сам его ешь! — процедил он сквозь зубы, снова сдвигая брови. — Хочешь подмазаться? Не выйдет!

Борисушка поставил отвергнутое пирожное на тумбочку с лекарствами и решительно присел на кровать брата.

— Чего тебе от меня надо?! — еще больше возмутился тот. — Ступай к своему драгоценному папеньке! Не желаю видеть рядом предателя!

— Прости меня… — прошептал Борисушка, покаянно опустив голову. — Я виноват… Не подумал… Я хочу все поправить…

— Ты просишь у меня прощения? — Глеб растерялся. Сейчас он видел перед собой мальчика, вовсе непохожего на избалованного Борисушку, вечно насмехающегося над ним и доносящего отцу обо всем, что творится в его комнатах.

— Хочешь, я украду у папеньки новый ключ, — воодушевляясь его вниманием, предложил брат, — и отдам его нашему кузнецу, чтобы сделал точно такой же?

— И что с того? — пожал плечами Глеб. — Отец все равно в скором времени продаст библиотеку.

— Не продаст! — твердо заявил Борис.

— Это почему же?

— Я уговорю его не продавать.

— Так он тебя и послушал, — горько усмехнулся Глеб.

— А вот увидишь! — задиристо произнес старший брат. — Я сам теперь буду в ней сидеть целыми днями и прикажу снова топить камин. У меня появилась цель…

— Это какая же?

Борисушка замялся, но так как хранить секреты не умел, в следующую секунду доверительно произнес:

— Хочу стать поэтом… Я уже написал одно стихотворение… А скоро напишу другое!

Борис сделал это наивное признание так торжественно, что даже саркастически настроенный Глеб не рассмеялся, а, напротив, отнесся к нему серьезно. Впрочем, не забыв обиды, заметил с усмешкой:

— Знай же наперед, что пииты ябедами не бывают!

— Честное слово, Глебушка, — взмолился Борис, — никогда, никогда больше ябедничать не буду! Я и в тот раз дурного не хотел, само с языка сорвалось.

— У тебя всякий раз срывается! — заново разгневался Глеб и, сдвинув брови, добавил: — Не верю я тебе. Отец продаст библиотеку…

— Не продаст! Давай спорить! — в запале Борис вскочил с постели и протянул брату руку.

— Не желаю с тобой спорить, дурак! — истерично закричал Глеб. — Убирайся вон со своими стихами и со своим пирожным!

Борисушка так и остался стоять с протянутой рукой. Из глаз его брызнули слезы, и он ответил тихо, почти шепотом:

— За что ты меня ненавидишь, братец? Только за то, что папенька любит меня больше?

— Убирайся, слышишь! А не то…

Не дослушав угрозы, Борис с ревом выбежал за дверь. Глеб зарылся лицом в подушку и так же горько зарыдал, сотрясаясь всем худеньким телом.

— За что вы так, Глеб Ильич, с единородным братцем-то? — заскрипел из чулана невидимый Архип, который, как всегда, не сумел остаться в стороне от барских распрей. — Не чужой, поди, вам. Пришел повиниться с открытой душой, а вы его взашей выгнали… Нехорошо! Не по-братски!

Мальчик сразу же перестал плакать, утер кулаком слезы и сурово крикнул слуге:

— Не смей меня поучать, холоп! Не то велю тебя снова выпороть!

— Да кому велите-то? — уел своего господина строптивый старик. — Я единственный ваш слуга, оттого и страдаю.

— Будешь страдать еще больше, — продолжал угрожать Глебушка, — я тебе это обещаю!

— Грех вам гневаться на старика, Глеб Ильич, — вздохнул Архип и умолк, чтобы не будить в малыше зверя, облик которого с каждым днем все резче проступал сквозь невинные детские черты.

Живя весь век среди господ, опытный слуга слишком хорошо понимал, что обещают в будущем такие замашки у ребенка. «По цветочку кислу ягодку видно, ох-ох!» — бормотал старик, пытаясь пристроить иссеченную спину на тощем засаленном тюфяке. К счастью, рассерженный мальчик его не слышал.

Глеб еще долго не решался дотронуться до пирожного, любуясь сказочным домом с чертиком, воображая, что он сам живет в этом домике и с утра до ночи читает книжки, а чертик (безропотно взявший на себя функции Архипа) топит печку и подает ему обед. Потом мысли его приняли более практическое направление, и Глеб всесторонне обсудил сам с собой вопрос: может братец его отравить или нет? Он пришел к утешительному выводу, что недалекий и простодушный Борисушка не способен на злодейство, но все равно решил выбросить пирожное в нужник, так как его могли отравить и без ведома брата. Он уже протянул руку к блюдцу, но вдруг в последний момент ребенок одержал в нем верх, и Глебушка, сорвав с трубы шоколадного чертика, целиком запихал его в рот. «Пусть умру, зато как вкусно! — жуя шоколад, расплылся он в блаженной улыбке. — А может, Борисушка не врет и в самом деле отстоит библиотеку?..»

Александр не сомневался, что встретит Натали Ростопчину в бывшем магазине мадам Обер-Шальме на Кузнецком мосту, который, несмотря на разорение, не переставал радовать москвичей изысканными иноземными товарами. Впрочем, у магазина был уже другой хозяин. Мадам Обер-Шальме, бежавшая с наполеоновскими войсками, замерзла в русских снегах где-то под Смоленском. Вывеска на магазине теперь была написана по-русски, так как губернатор запретил в городе вывески на иностранных языках. Неистовая борьба Федора Васильевича за чистоту родного языка продолжалась, несмотря на отсутствие понимания в высшем свете.

Наталья Федоровна взяла за обычай посещать ежедневно дорогие магазины и лавки, к великому неудовольствию матери. Екатерина Петровна была сторонницей скромного, праведного образа жизни и частенько изнуряла себя и дочерей строгим постом. Однако франтиха Натали выступила с настоящим ультиматумом, заявив, что не намерена отказываться от дорогих нарядов даже во время Великого Поста, и была полностью оправдана и поддержана графом. «Ты, матушка, тоже меру знай, — ласково выговаривал он супруге, — девица у нас на выданье, неужто ходить ей в твоих линялых ситцах, женихов отпугивать!» Графине пришлось смириться, ведь они присматривали для Натали блестящую партию, жениха из аристократического семейства, а чтобы бывать в обществе, необходимо следить за модой. Вот поэтому Наталью Федоровну часто можно было увидеть праздно прогуливающейся по Кузнецкому мосту в сопровождении компаньонки. Именно здесь, на крыльце бывшего магазина Обер-Шальме, она столкнулась лицом к лицу с Александром.

— Я счастлив встретить вас снова, — сказал он, галантно поклонившись.

— Довольно странно видеть вас в таком месте, Ваше превосходительство, — улыбнулась ему Натали, заливаясь стыдливым румянцем. Слова явно адресовались компаньонке, чтобы та посчитала их встречу случайной.

— Если бы вы знали, дорогая Наталья Федоровна, в каких еще более странных местах приходилось мне бывать, — Александр сделал паузу, также покосившись на компаньонку, — то наверняка бы не удивлялись нашей встрече.

— Вы меня интригуете!

Она подала Бенкендорфу руку и, обратившись к компаньонке, мягко попросила: