Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов Страница 73

– То мне неведомо, – отвечал Мирович. – Но как обратно вернусь, то вашему превосходительству обязательно все доложу.

– Сделай милость, голубчик, доложи, – кивнул майор. – А сейчас иди, выписывай подорожную и все, что положено. На все про все даю тебе срок двадцать дней. Чтобы к назначенному времени был в полку. А за опоздание сам знаешь… время военное, лишних неприятностей себе не сыщи. Все понял? Тогда ступай. Повезло тебе на Рождество в столицу попасть, – вздохнул Княжнин напоследок.

Выправив все нужные бумаги, Василий первым делом кинулся сообщить о том Калиновскому, который отдыхал после ночного дежурства. Растолкал его и ткнул под нос подорожную, произнеся с радостной улыбкой:

– В Петербург вызывают!

– Это кто же тебя туда вызвал? – с подозрением глядя заспанными глазами на Василия, поинтересовался он. – Или сам не знаешь?

– А ты не догадываешься? – И, понизив голос до шепота, Василий пояснил: – От самого канцлера Бестужева грамота пришла. Помнишь того капитана в Нарве?

– Помню, – кивнул головой Калиновский. – Неприятный малый. Так и знал, что он тебя в покое не оставит, втянет в свои дрязги. Но почему именно тебя? Что у них там, в столице, народ перевелся?

– Мне на то наплевать: почему, отчего. Главное, что в столицу еду, – приподнял он с постели Георгия. – В столицу! На Рождество!

– Не забудь от моего имени императрице поклониться, – шутливо ткнул тот Василия кулаком в бок. – Скажи, мол, служит такой Георгий Калиновский и никто о нем не знает. А из него может неплохой генерал выйти. Пущай посодействует, а уж я тогда… – и он скорчил ужасную гримасу, изображая из себя сердитого генерала.

Василий не вытерпел и рассмеялся, тем более что на душе у него было радостно и светло, словно не он совсем недавно готов был выбросить горжет подпоручика куда подальше и весь свет ему был не мил.

– Может, сказать тому капитану, чтобы и тебе бумагу выправил? Вместе там будем… – с надеждой в голосе спросил он, хотя заранее предвидел, что Георгий откажется от его предложения.

– Благодарю покорно, – сморщился как от чего-то кислого Калиновский. – Мне больше по душе военные дела, чем… – не договорил он.

– Чем какие? Ну, договаривай, – неожиданно обиделся на него Василий, хотя хорошо понимал, что имеет в виду его друг.

– Сам не понимаешь? Не догадываешься, поди, чем тот капитан занимается? Тебе объяснить?

– Поясни, поясни, а я послушаю.

– Сыском он занят и еще разными гадостями. Вот чем, – выпалил Калиновский, чуть отстраняясь от Мировича. – Пусть бы и дальше занимался, так он еще и тебя втянет, несмышленыша.

– Это почему вдруг я несмышленыш? – окончательно обиделся Василий, багровея лицом.

– Хватит, а то рассоримся. Мое дело предупредить, а ты поступай, как знаешь. Хорошо? А на друзей обижаться нечего зазря. На то они и друзья, что сказать могут, чего иной никогда не скажет. Я тебе, Василий, добра желаю. И если не прав окажусь, то готов извиниться за свои слова. Вернешься обратно, тогда и поговорим. Договорились? Тогда мир? – и он протянул Мировичу свою ладонь.

В этот момент в палатку ввалилась компания все тех же картежников во главе с Павлом Буровым, и они тут же расселись вокруг барабана, вынули припрятанные под постелью карты. Они умудрялись едва ли не каждый день покупать на что-то вино в ближайшем селении, а может, доставали его через того же провиантмейстера Шухова, и, как только выдавалось свободное от службы время, резались в карты. Поначалу приглашали и Мировича с Калиновским, но Георгий в силу своей всегдашней принципиальности отказывал им, а Василий, памятуя о последнем проигрыше, отказывался. В результате приглашать их перестали, откровенно насмехаясь над их юным возрастом. Все свелось к тому, что они начали жить как бы обособленно, особенно после того, как Мировича и Калиновского повысили в званиях, а мещан-картежников никак не отметили. Вот и сейчас, занятые своим азартным делом, они даже не обратили внимания или сделали вид, что не заметили присутствия Мировича и Калиновского в палатке, и вели себя так, словно они здесь совсем одни.

Потому Василий поспешил закончить прощание с другом и, протянув свою руку в ответ, согласно кивнул:

– Мир, конечно…

Но обида его отнюдь не прошла, а лишь отступила. За резкими словами Георгия ему виделась скорее зависть, а не участие и желание помочь «не впутаться», как он выразился, в грязное дело. Поэтому простился он с ним сдержанно и, не оборачиваясь, вышел из палатки на свет, где после недавнего снегопада ярко сияло солнце, словно вспомнившее о своей главной роли в этом мире – посылать всем свет и надежду на лучшее.