Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд Страница 72

Целый ряд дней прошел в лакомстве мороженым мясом старого лося.

Напрасно Серая Волчица старалась увести Казана в леса и в болота. С каждым днем температура все поднималась. Можно было приняться и за охоту. И Серой Волчице хотелось остаться с Казаном одной. Но на Казана, как и на большинство людей, власть и предводительство оказывали свое действие. А он стал теперь предводителем четырех собак, как раньше водил за собою волков. Теперь уже не одна только Серая Волчица следовала за ним, держась сбоку, но и четыре ездовые собаки бежали за ним, вытянувшись в одну линию. Он испытывал тот триумф и то странное возбуждение, о котором уже почти совсем забыл, а Серая Волчица в вечном мраке своей слепоты уже предчувствовала какую-то смертельную опасность, до которой могло бы его довести его новое, овладевшее им увлечение.

Три дня и три ночи они оставались около мертвого лося, готовые защищать его от всяких других посягательств, и все-таки с каждым днем и с каждой ночью все меньше и меньше проявляли бодрости на страже. А затем наступила четвертая ночь, в которую они зарезали самку оленя. Казан в этой охоте был вожаком и в первый раз за все время, увлекшись тем, что вел за собою стаю, позабыл о Серой Волчице, которая должна была уже бежать позади всех. Когда они подходили к затравленной лани, то он первый вскочил на нее. Он был хозяином. Он мог всех их отогнать от нее простым ворчанием. И стоило только ему оскалить на них зубы, как они тотчас же съеживались и ложились животами на снег.

В Казане, как в вожаке собак, произошла какая-то странная перемена. Если бы его товарищами были волки, то Серой Волчице совсем нетрудно было бы увести его с собою в лес. Но Казан находился в среде своей же собственной породы. Он был собакой. И они тоже были собаками. Огонь, который горел в нем когда-то и потом перестал его согревать, вдруг вспыхнул с новой силой. В его жизни с Серой Волчицей единственное, что угнетало его и чего она никак не могла понять, это было одиночество. Природа создала его таким, что благодаря самой его природе ему необходим был не один компаньон, а многие. Самой природой было назначено ему слушаться и повиноваться голосу человека. Но он вырос и воспитался в ненависти к нему, тогда как собаки – представители его собственной породы – били часто его самого. Он был счастлив с Серой Волчицей, гораздо счастливее, чем когда жил у людей и в обществе своих братьев по крови. Но он уже долгое время провел вдали от той жизни, которою жил раньше, и голос предков заставил его о ней позабыть. И только одна Серая Волчица со своим удивительным сверхинстинктом, которым природа заменила ей недостающее зрение, предвидела, к чему все это могло его привести.

Каждый день температура поднималась все выше и выше, пока наконец снег не стал понемногу таять на пригревавшем солнышке. Это было через две недели после того, как был затравлен старый лось. Постепенно стая стала продвигаться на восток, пока наконец не оказалась в пятидесяти милях к востоку и в двадцати к югу от старого логовища под валежником. И более, чем когда-либо, Серую Волчицу стало тянуть в ее прежнее гнездо под этим валежником. Опять, с первым веянием в воздухе весны, к ней во второй раз в ее жизни явились предчувствия приближающегося материнства.

Но все ее усилия вернуть Казана назад были тщетны, и, несмотря на все ее протесты, он с каждым днем все далее и далее во главе своей партии уходил на юго-восток.

Инстинкт побуждал собак двигаться именно в этом направлении. Они еще не настолько одичали, чтобы успеть забыть о человеке, и целью этого их движения был именно человек. В этом направлении, и недалеко от них, действительно находился пост Компании Гудзонова залива, куда часто на них ездил их покойный хозяин. Казан не знал этого, и в один прекрасный день случилось нечто такое, что возвратило ему его призраки и желания, которые еще резче отдалили его от Серой Волчицы.

Они взбирались на вершину кряжа, когда что-то остановило их. Это был голос человека, громко выкрикивавшего слово, от которого когда-то, в былые дни, кровь разливалась по всем жилам у Казана:

– Вперед! Вперед! Вперед!..

И с вершины кряжа они посмотрели на открытое пространство широкой долины, по которой мчались шесть собак, запряженные в сани, и человек сидел позади них и то и дело покрикивал:

– Вперед! Вперед! Вперед!..

Дрожа и в нерешительности все четыре ездовые собаки и собака-волк остановились на вершине и Серая Волчица позади их всех. И до тех самых пор, пока собаки с санями совершенно не скрылись из виду, они не двинулись с места и только после этого сбежали к следу и стали обнюхивать его, визжа и с радостным возбуждением. Около двух миль они пробежали затем по этому следу, и все время Серая Волчица трусила позади них, держась от них на расстоянии двадцати ярдов и испытывая отвратительное чувство от душившего ее запаха человека. Только ее привязанность к Казану и верность ему и заставляли ее находиться так близко к этому запаху.

У края болота Казан вдруг остановился и затем побежал прочь от следа. Одновременно с желанием, которое так овладело им, в нем еще теплилась его прежняя подозрительность, которую ничем нельзя было в нем искоренить, подозрительность, унаследованная им от волка. Серая Волчица радостно заскулила, когда он вернулся обратно в лес, и так тесно стала прижиматься к нему, что даже натирала ему во время бега плечо.

Вскоре после этого на снегу стал образовываться наст. Появление наста означало весну и вместе с нею движение в пустыне человеческой жизни. Казан и его приятели уже по запаху стали чуять присутствие и движение этой жизни. Теперь они находились в тридцати милях от поста. На сотни миль вокруг них стали появляться охотники со своими запасами добытых за зиму мехов. С востока и запада, с севера и юга, – все пути стали вести к посту. Наша стая могла бы попасться им в руки каждую минуту. В течение целой недели не проходило и дня, чтобы она не натыкалась на свежий след, а иногда даже и на два, и на три.

Серая Волчица выходила на охоту с постоянной боязнью. Несмотря на слепоту, она чуяла, что со всех сторон ей угрожали люди. Для Казана же все то, что происходило вокруг, все более и более переставало быть предметом опасения и страхов. Три раза за эту неделю он слышал голоса людей, а однажды до него донеслись смех белого человека и лай собак, когда хозяин раздавал им их дневную порцию рыбы. В воздухе он обонял едкий запах дыма от лагерей, а однажды ночью на далеком расстоянии он слышал дикие возгласы индейской песни, за которой последовали потом лай и вой ездовых собак.

Медленно и верно образ человека притягивал его все ближе и ближе к посту – на милю сегодня, на две мили завтра, но с каждым днем все ближе. А Серая Волчица, бесплодно борясь с этим до конца, уже чуяла в переполненном опасностями воздухе близость того часа, когда Казан окончательно подчинится овладевшему им зову и она должна будет остаться одна.