Имперский раб - Валерий Сосновцев Страница 71

– Можно ли противостоять им? – спросил Потемкин.

– Полагаю, можно. Ежели не пожалеть сил: подысканием и обучением людей особых заняться. К тому же с превеликим терпением и уважением к тамошним народам налаживать выгодные им и нам дела, торговлю.

– А почему ты полагаешь, что не смогут пройти британцы далее означенных тобой мест? – спросил Безбородко.

– У британцев нынче спеси много. Не очень вдумываются в тамошние порядки и обычаи. Всяк, кто из Европы туда попадает, тот в сказку верит, что самоцветы там прямо под ногами валяются… Главное для них барыш, а что потом – не важно. Потому народу тамошнему они чужды. Без поддержки местных там ничего не выйдет.

– Нешто восточный человек к барышу равнодушен? – спросила царица.

– До денег там, Ваше Величество, бывают так же жадны, как и везде, это смотря по человеку. Но британцы мнят, что кроме них на всем свете живут токмо низшие. А этого в Азии никогда не прощают. Так что своим чванством сами против себя настраивают.

– Как же влиять они собираются?

– Подкуп, разжигание распри и снова подкуп.

– А как азиаты тамошние про Россию полагают? Что знают про нас?

– Многим там о нас известно токмо то, что Россия далеко, и она поставляет невольников. Но многие подданные Вашего Величества, те что из инородцев, крепкие связи там имеют. Торговые люди ходят скрозь до Индии.

– Надо ли этим воспользоваться?

– Непременно. Тем более что ногаи, башкирцы и иные наши инородцы в тех краях не сеют противу России вражду. Напротив, говорят о всяческой защите, что для себя в России обрели. Это вызывает добрую зависть у азиатов, ибо устали там от бесконечных войн и войнишек. Этому я сам не раз свидетель был…

– Вот, Ваше Величество, – вскричал Потемкин, – подтверждение моих слов! Точно так мы стали в Крыму поступать, и выгода быть с Россией стала для крымцев очевидной. Эдак-то нужно и с киргизами и далее с иными соседями себя вести. Тогда и укрепимся в тех пределах… Одним оружием только слабый воюет… Людей бы мне, матушка!

– Вот и бери себе в помощники сего мужа, – сказала Екатерина. – Нынче, за труды твои, солдат, жалую я тебе потомственное дворянство и дарую чин коллежского асессора. За горести и муки, вынесенные тобою на службе трону и империи!

Ефрем растерялся от неожиданности и такого взлета. Екатерина выставила руку, в которую Безбородко вложил грамоту. Императрица протянула ее Ефрему.

– Благодари, на колени, на колени! – улыбаясь, громко шептал Потемкин.

Ефрем спохватился, сполз с кресла и пал перед императрицей на колени. Она улыбаясь, милостиво сказала:

– Эта награда тебе, братец, за труды твои, но торжественно мы ее вручить пока не можем. Не стоит всем знать до поры, кто ты и где бывал… А в службе твоей для нас еще большая надобность есть. Посему и чин тебе асессорский даруем. Так что служи и впредь!

– Государыня, я вечный раб твой…

– Нет у меня рабов, Ефрем… Удивлен? У моих подданных много рабов, а у меня нет!.. Я сама рабыня своей империи… Все мы рабы ее. Как велят ее интересы, так мы и жить должны…

Она замолчала и встала, подданные, не мешкая, поднялись и стояли с почтительностью. Императрица сделала шаг вперед, задумчиво глянула себе под ноги, на огромную карту, по середине которой стояла, и спросила:

– А как ты письма свои секретил?

– Это просто, Ваше Величество. Язык я употреблял вепский. Народец такой в наших северных лесах живет, у нас его и то не все знают. А письмо использовал уйгурское. Такое ни в жизнь никто не прочтет, ежели не подсказать!

– Хитро! Скажи-ка, братец, как же вышло, что хитрющие британцы и китайцы таких глупых шпионов себе набрали, что ты их всех ловко обошел?

– Полагаю, матушка, не я такой ловкий, а спесь ихняя всему причина. Я ведь впервые в таком деле… Признаюсь, это они себя выдавали… Что китайцы, что британцы ныне полагают: все кто не ихний – варвары. Оттого делаются неосторожными.

– Тут я с тобой, пожалуй, соглашусь. Противника всегда надобно полагать не глупее себя… Григорий Александрович, – обратилась она к Потемкину, – не находишь, что мысли твоего друга сходны Суворовским? В Астрахани он сейчас?

Ефрем скоро узнает, что готовится поход против Персии. Потому и Суворов понадобился в Астрахани.

– Да, Ваше Величество. Александр Васильевич Суворов, прежде чем с турками сразиться, язык ихний выучил! С сераскирами турецкими он начинает военные действия, общаясь по-турецки, чем их в немалой степени в изумление повергает.

– Потому и побеждает непременно! – назидательно сказала царица. – Прежде противника изучает со всех сторон, потом уже громы мечет. С умом… Это ведь со стороны видятся слава да легкость – за всем этим реки пота!

Дверь в кабинет тихо отворилась, вошел лакей и молча поклонился. Подошел к царице, что-то шепнул ей на ухо. Екатерина кивнула и сказала:

– Ну вот, теперь я должна иным делам империи себя посвятить! – Она вздохнула. – Но тебя, Ефрем, до отъезда твоего со светлейшим в Таврию я еще поспрашиваю. Пока же оставляю тебя на попечение этих двух славных мужей.

Императрица пошла к двери, подданные проводили ее глубоким и долгим поклоном. Неожиданно царица остановилась, повернулась и сказала:

– Вот что я вдруг подумала. Пусть Ефрем издаст книгу о своем путешествии. Под вашим, господа, надзором и попечением… Денежным, конечно.

Потемкин, канцлер и Ефрем удивленно переглянулись и воззрились на нее.

– Да-да! – обратилась она к Ефрему. – Только опиши там все так, чтобы никто не смог узнать ни дорог тамошних, ни путей туда. Пиши, что был там, что видел, а как добраться туда и, главное, как выжить там, не говори.

– Но, матушка… – начал было Потемкин. Екатерина перебила:

– Пущай англичане нервничают, узнав, что мои люди ходят там, куда они только мечтают попасть. Взбешенные, они больше ошибок наделают, а мы лучше узнаем их намерения… И еще, – обратилась снова к Ефрему, – про путешествие по ихним островам только упомяни. Пусть гадают, что ты там мог выведать… Ну, прощайте! Дела…

Она повернулась и вышла. Ее подданные стояли в поклоне, пока не закрылась за государыней дверь. Тут же Потемкин, улыбаясь, заявил Ефрему:

– Ну, имперский раб-дворянин, поедешь со мной помощником моим?

– Хотелось бы прежде дом свой повидать и родителей, ваша светлость.

– Непременно, непременно, дам тебе отпуск сразу за все твои девять лет рабства.

Безбородко все это время улыбался, изображая на лице радостное внимание ко всем присутствующим – не поймешь сразу, что у хитрого бывшего свинопаса на уме.

– Сейчас мы с тобой, Ефрем Сергеич, в мои покои пройдем. Там уж наговоримся всласть! – неожиданно объявил Потемкин. – Мне все любопытно. Не возражаешь, господин канцлер?