Потерявшая имя - Анатолий Ковалев Страница 71

Васька заржал. Священнику было не до смеха, он сохранял такой суровый, мрачный вид, словно только что совершил обряд отпевания покойника, а не венчания. В это время зажглись фейерверки, и все присутствующие дружно закричали: «Ура! Да здравствуют молодые!» Когда свадебная процессия скрылась в доме, Глашка, как подкошенная, осела на крыльцо, уронив наземь хлеб и рассыпав вокруг себя соль.

— Что же ты, дура безрукая, наделала?! — крикнула ей в сердцах жена Фомы Ершова. — Ведь молодые из-за тебя станут ссориться!

Глафира не слышала упреков. Одного взгляда на новобрачную ей хватило, чтобы понять — власть над Савельевым утрачена навеки. А если, не дай бог, невеста богата и бывший барин окажется при деньгах, так, пожалуй, он и дом костромской у нее отсудит! И пойдет она по миру, всеми ненавидимая, одинокая, нищая, а в гербовой карете станет разъезжать проклятая незнакомка… От этих мыслей скорбное оцепенение исчезло, уступив место отчаянию. Глафира, вцепившись в свои толстые смоляные косы, обвернутые вокруг головы, заревела так, что даже выпь на болоте проснулась и ответила ей пронзительным, истеричным криком. Крестьяне же, слыша издали этот рев, думали, что Глафира соблюдает старинные обычаи и оплакивает сосватанную ею невесту, как положено.

Свадьба шла обычным чередом, постепенно превращаясь в пьяный, шумный кутеж. Васька Погорельский привычно взял на себя роль шута и сыпал пошлостями и сальными остротами, доводя смеющихся гостей до колик. Елена никогда еще не видела такого количества вульгарных людей, собравшихся в одном месте, но не слишком удивлялась обществу, в которое внезапно попала. У нее была еще свежа память о коломенском бале. «Вероятно, провинция вся такова!» — говорила она себе, не вслушиваясь особенно в пьяные выкрики. Время от времени гости вспоминали про жениха и невесту и начинали истошно орать: «Горько!» Сперва Савельев целовал ее нежно, едва касаясь губами, словно опасаясь напугать, но вскоре эти поцелуи стали заметно пахнуть крепкими наливками и приобрели более требовательный характер. Елена, смущаясь, слегка отстранялась, но прямо протестовать не решалась. «Он военный и привык действовать наскоком… Но зато смотрит на меня так нежно, словно действительно влюблен! Разве можно на него обижаться?»

— Не обижайтесь на меня и моих гостей, — будто подслушав ее мысли, обратился Савельев к Елене после очередного поцелуя. — Друзья мои — люди простые и, подвыпив, начинают буянить! Но они, ей-же-ей, все отличные ребята! А если вам нехорошо, я тотчас всех их выгоню! Скажите одно лишь слово!

— Налейте мне лучше пунша! — сказала она твердым голосом, посмотрев ему прямо в глаза. — Я тоже хочу веселиться!

— Вот это по-нашему, по-гусарски! — восхитился Дмитрий, грохнув о стол опустевшим стаканом. — Ей-богу, Елена Денисовна, о такой жене я мог только мечтать!

Выпив, девушка сразу захмелела, и внезапно ей стало весело и хорошо в этой компании, которая только что казалась вульгарной. «Мне все равно среди них не жить! Завтра, уже завтра мы отправимся в Санкт-Петербург! Ну, дядюшка Илья Романыч, берегись! Мой муж с тобой шутить не станет!» И то, что она так легко и привычно думала об этом незнакомом человеке как о своем супруге, вовсе не смущало в этот миг Елену, а казалось естественным.

Спальня Савельева была устроена по принципу и образцу всех провинциальных усадебных спален. Это была обширная низкая комната с подслепыми, никогда не отворявшимися окнами. Грубо сработанную безымянным крепостным мастером старинную мебель обтягивал потрепанный, некогда лиловый шелковый репс. Стены украшали тусклые зеркала и картинки-идиллии из жизни пастухов и охотников. В бронзовых подсвечниках и канделябрах оплывали толстые сальные свечи. На комоде среди пустых стаканов из-под вина валялся запыленный томик Коцебу в русском переводе, рядом лежала флейта прекрасной немецкой работы. Только эти две вещи и давали основание предполагать, что Савельев представлял собой нечто более сложное, чем обычный тип пропойцы и кутилы.

Когда молодые, приняв последние поздравления гостей, остались вдвоем возле брачного ложа, юная графиня, растерянно оглядываясь по сторонам, напомнила:

— Мы договорились, Дмитрий Антонович, что наш союз — это сделка во имя спасения друг друга, и не более того. Я надеюсь…

— Да, это была сделка, — перебил Дмитрий, приближаясь к Елене и лаская ее жадным взглядом. — Но брак по расчету — это все-таки брак, и никто не освобождал нас от супружеского долга. Мы с вами, Елена Денисовна, теперь муж и жена перед Богом и людьми, и стыдиться друг друга нам незачем.

Он провел рукой по ее волосам. От этого простого прикосновения девушка вздрогнула и поспешно отвернулась, чтобы скрыть краску, залившую ее лицо.

— Я не могу… Я не готова… — сказала она дрожащим, умоляющим голосом.

— Мой ангел, к своему счастью не надобно готовиться…

Савельев обнял ее за плечи, повернул к себе и осторожно поцеловал в губы. В наступившей тишине оглушительно трещала догорающая свеча, с другого конца дома глухо доносились пьяные песни задержавшихся гостей, где-то в саду, недалеко от окон, плакала, жалуясь на судьбу-злодейку, какая-то баба. Но Елена, опьяненная пуншем, усталостью и желанием, которое она читала в глазах своего мужа, не слышала уже ничего.