Ассасин - Симона Вилар Страница 70

– Мадам должна помыть руки, – с поклоном выступив вперед, произнесла рыжая Адиба.

Она держалась учтиво, но Джоанна все же уловила в ее голосе легкую снисходительность. «Они считают меня женщиной варваров», – нахмурившись, подумала она. И приказала приготовить себе ванну. Она желает вымыться с дороги.

О, искупаться Джоанна не просто желала, она этого жаждала! Самой себе она казалась грязной и запыленной после этого пути по тернистым иудейским дорогам. Легкие влажные обтирания, какие по вечерам устраивали ей в шатре Гаянэ и Даниэла, были ничто по сравнению с возможностью опуститься в чан с водой.

Сейчас ее армянки будто ревновали Джоанну к суетившимся вокруг прислужницам, старались оттеснить их. Молодую женщину это устраивало, ибо теперь только эти двое были ее доверенными лицами, в то время как остальные скорее будут следить и доносить о ней тучному Фазилю.

Христианские женщины стыдливы, поэтому Джоанна распорядилась установить чан с водой за небольшой ширмой и жестом отослала прислужниц, доверившись рукам своих армянок. В чан она опустилась в длинной рубахе, как принято у женщин ее веры, а волосы высоко заколола: несмотря на то что днем было еще тепло, даже жарко, вечерами уже становилось прохладно, и Джоанна не хотела спать в мокрой от волос постели, хотя заметила несколько жаровен с углями, стоявших в покое. Но заснет ли она вообще? В пути она все гадала, достаточно ли далеко они уехали от Яффы, чтобы их не догнали гонцы короля Ричарда, открывшего подмену? Теперь же думала, что пора уже царственной родне побеспокоиться о ее возвращении. Ну, может, еще дня два-три, пока все утрясется, пока Ричард сменит гнев на милость, пока, благодаря уговорам Пионы, предводители крестоносцев потребуют вернуть знатную христианку, оказавшуюся в плену аль-Адиля… Ибо Джоанна понимала, что ее пребывание тут – самый настоящий плен. Это пугало, и перед сном она долго и истово молилась, вверяя себя милости Неба.

«Завтра же прикажу повесить у моего ложа распятие», – было ее последней мыслью, когда она уже натягивала до подбородка мягкое теплое покрывало на лебяжьем пуху.

Первое, что она заметила с утра, так это отсутствие своих армянок. Фазиль тут же стал уверять, что просто отправил их на отдых, а пока Джоанне будет прислуживать рыжеволосая Адиба.

– Баня готова, госпожа, – говорила та со своим по обыкновению невозмутимым выражением лица, хотя ее поклон и все жесты были полны покорности и угодливости.

Джоанна еще в Акре пристрастилась к восточным банным процедурам, поэтому спокойно прошла в комнату, где все было заполнено густым горячим паром, который стал еще гуще, когда одна из банщиц плеснула на раскаленные камни водой из ведерка.

Джоанна во влажной, облепившей тело рубахе сидела на скамье, задыхаясь и ловя ртом воздух; ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. Она почти не отреагировала, когда ее раздели донага, к тому же ее прислужницы тоже были раздеты – обнаженное тело тут никого не смущало. Когда рядом возник Фазиль в белой, обхватывающей его огромное брюхо простыне и грудями, свисающими, как у женщины, Джоанна не сразу узнала его. Фазиль оглядел ее и поцеловал кончики своих пальцев.

– Ваше тело – прелестный цветок, госпожа. Грудки, с которых можно просто чашу лепить, настолько они округлы и высоки, стан тонок, как тростник, бедра широкие и соблазнительные. А какие стройные ножки! О, моя госпожа, вас следует только немного подкормить изумительными яствами, от которых расцветает душа женщины, а ее тело становится пышнее, как налитый совершенный плод.

У Джоанны слегка кружилась голова, она чувствовала себя настолько ошеломленной, что даже не стала возмущаться его присутствием. К тому же разве евнух мужчина?

И она покорно позволила ему уложить себя, а другой евнух стал проводить по ее влажной от пота коже посеребренным скребком, плавно и медленно, и вскоре Джоанна заметила, что скребок снимает с ее кожи некую темную массу. Это ее смутило: разве она вчера не мылась? Но евнух Фазиль, будто угадав ее мысли, пояснил: так всегда бывает, когда с распаренной кожи сходит все ненужное, даже то, что скрывается под кожным покровом, и тело начинает полностью дышать. Сеньора Джованна (он называл ее на итальянский лад) скоро это почувствует и ощутит небывалую легкость во всех членах.

Фазиль квохтал, как неугомонная наседка, – этот человек был на диво болтливым, но в данный момент Джоанну это не раздражало. Она выслушала его, узнав, кто и где располагается во дворце Давида, где покои стражи, где приемный зал, где гарем – женская половина в этом огромном строении, куда доступ мужчинам, кроме аль-Адиля, строжайше запрещен.

Разомлевшую англичанку провели во фригидарий – как называли прохладную ванну византийцы, а за ними и арабы. Бассейн в этой выложенной сине-зеленым фаянсом комнате был достаточно глубок, чтобы Джоанна могла погрузиться в него вся, а ее черные распущенные волосы расплылись по воде, как длинные водоросли. Окружавшие ее молоденькие прислужницы все время что-то щебетали и смеялись, только с лица суровой Адибы не сходило замкнутое выражение. Она помогла госпоже выйти из бассейна, причем Джоанна увидела, как женщина задержала взгляд на ее животе, и невольно сжалась. Пусть Джоанна и не утратила стройности и в этих длинных одеяниях ее беременность была незаметна, но сейчас, когда на ней ничего не было, выпуклый животик явно привлек внимание рыжей Адибы-хатун.

«Вот черт!» – мысленно выругалась англичанка.

Она встретилась взглядом с изумленными глазами прислужницы и невольно прикрыла рукой живот.

– Аль-Адиль, – произнесла Джоанна, надменно вскинув подбородок.

Вот, пусть теперь эта рыжая баба думает все, что угодно, но она не посмеет огласить на всю округу, что прибывшая к брату султана иноземка беременна от кого-то другого. А учитывая таинственность пребывания тут христианки, вообще вряд ли кому-то станет что-то говорить. Разве что Фазилю.

Хотя, если учесть, с какой неприязнью порой поглядывала на толстяка Адиба, она и перед ним не будет отчитываться. Ведь как бы ни был угодлив и любезен с невестой аль-Адиля евнух, с прислужницами он держался строго и повелительно. Женщины явно побаивались этого франка-ренегата.

– Госпожа, госпожа, – щебетали девушки, подводя и укладывая ее на топчан у стены, где рядом на полках стояло множество алебастровых сосудов.

Подобрав волосы Джоанны и обмотав ее голову хлопковой тканью наподобие тюрбана, они принялись покрывать ее тело какой-то рыжеватой мазью, особенно обильно намазав на ногах и в паху, после чего все соскребли, действуя так бережно и нежно, что Джоанна даже испытала от процедуры удовольствие. Но главное, что, когда смесь удалили, оказалось, что на ее теле не осталось ни единого волоска.

Но это еще было не все. Ее снова обмыли полужидким благоухающим мылом, потом растерли ароматным маслом, долго и старательно массировали. Джоанна даже стала подремывать под сильными гибкими пальцами чернокожей невольницы, а голова ее сделалась легкой и пустой. Однако когда вновь появился Фазиль, она первым же делом осведомилась, когда придут ее армянки.