Дружина особого назначения. Книга 2. Западня для леших - Иван Алексеев Страница 70

Все зрители сего действа, забыв про княжну, которая тихонько отползала в угол горницы за кровать, краснели и бледнели, тяжело сопели и невольно облизывались. Челюсти у них отвисли, руки тряслись мелкой похотливой дрожью.

Катька, пританцовывая на месте, плавно изгибая стан, все так же медленно расшнуровала ворот платья, высвободила руки из рукавов, и тонкое полотно соскользнуло с плеч, опустилось на дубовый пол. Вслед за этим кульминационным действом первого русского стриптиза наступил воистину ошеломляющий эффект. Вообще-то опричники должны были бы восхититься открывшимся их взорам зрелищем: видом Катькиных стройных ног, затянутых в белые шелковые кюлоты. Однако все впечатление портили оттопыренные голенища сапог, за одним из которых был прикреплен удобный в бою на ограниченном пространстве абордажный кортик – подарок Михася, за другим – небольшая двуствольная пистоль, специально созданная за Забором для скрытого ношения под одеждой.

Катька, продолжая проделывать танцевальные движения, отшвырнула платье ногой в сторону, отцепила и также отбросила подальше фальшивую косу и двинулась навстречу врагам, которые еще не пришли окончательно в себя после увиденного, но уже вскакивали на ноги, громко матерясь и потрясая кулаками. Сидевший с краю стола кряжистый волосатый опричник средних лет с внешностью и ухватками профессионального палача первым ринулся к девушке, выставив вперед огромные ручищи со скрюченными, как когти стервятника, пальцами.

Катька неуловимым кошачьим движением скользнула в сторону, небрежно взмахнув рукой, как машут девушки платочком в хороводе. Только в ее девичьей руке вместо платочка был острый как бритва абордажный кортик, и кинувшийся к ней опричник внезапно обмяк и беззвучно осел на пол. Из его горла, разрезанного от уха до уха, жутким потоком хлынула кровь. Оставшиеся пятеро собутыльников на мгновенье застыли, но затем двое или трое наиболее решительных дернулись по направлению к девушке.

– Стоять, падлы! – дико выкрикнула Катька и пальнула из пистоли в ближайшего к ней врага.

Отброшенный пулей, попавшей точно в лоб (хотя Катька целила, как положено, в грудь), опричник повалился навзничь, увлекая за собой пару незадачливых дружков, оказавшихся за его спиной.

Чуть сместившись влево из облака дыма, образовавшегося после выстрела, Катька продолжала вопить, усиливая растерянность, давя на психику:

– Всем упасть на пол! Пристрелю!!! Лежать не двигаясь!!!

Эти крики, грохот выстрела, два трупа в лужах крови, направленные, казалось, прямо в глаза черные стволы пистоли, из одного из которых вился дымок, а из второго веяло ужасом неминуемой смерти, сделали свое дело. Оставшиеся в живых четверо опричников поневоле стали опускаться на пол, сломленные этой совершенно неожиданной и страшной атакой со стороны девчонки, которую они несколько минут назад уже мысленно вычеркнули из числа живых и рассматривали как недолгую игрушку, предназначенную для зверской забавы и растерзания.

Как только враги, поддавшись ее психологическому давлению, стали безвольно опадать долу, Катька, не дожидаясь, пока они окончательно улягутся, кинулась к ближайшему от нее крайнему опричнику, уже почти вставшему на четвереньки, и ударом сверху всадила ему кортик за ключицу. Только в рыцарских романах соперники благородно позволяли подняться поверженному врагу, подавали ему выпавший из руки меч, долго произносили благородные слова, а затем, раскланявшись, вновь продолжали поединок. На самом деле ни одному воину, сражающемуся в настоящих смертельных схватках, а не в дурацких турнирах, не пришла бы в голову подобная блажь. Естественно, у Катьки и в мыслях не было проявлять неуместное милосердие к численно превосходящему неприятелю. Ей нужно было работать, как и положено умелому бойцу, не страдающему от мозговых расстройств: четко, стремительно и безжалостно.

Кортик легко вошел и легко вышел из ключичной впадины, нанеся смертельную рану. Катька мгновенно переместилась к следующему опричнику, уже распластавшемуся на полу, и всадила ему клинок в спину под левую лопатку.

Как ни быстро действовала девушка, все же расправа с двумя противниками заняла некоторое время, которого хватило двум другим опричникам, чтобы осмыслить происходящее и предпринять соответствующие действия. Поэтому когда Катька наносила удар очередной жертве, они одновременно раскатились в разные стороны, вскочили на ноги и рванули подальше от нее.

Как и рассчитывали опричники (хотя, скорее всего, этот удачный маневр получился у них как бы сам собой и был подсказан не специальными тренировками, а животным инстинктом самосохранения), девушка на миг была дезориентирована происходящим и не могла решить, кого же из двух разбежавшихся от нее врагов атаковать в первую очередь. К тому же Катька не смогла сразу вынуть глубоко засевший под лопаткой кортик. Но она продолжала действовать в этом неравном поединке четко и хладнокровно, успела оценить ситуацию и увидеть, что в то время, как один из врагов сместился в угол, загородившись от нее столом, второй, которым был Хряк, по-бабьи визжа от страха, ринулся к двери в горницу и отодвинул тяжелый засов, намереваясь выскочить вон, позвать подмогу. Допустить этого было никак нельзя. Нанося удар лежавшему опричнику, Катька встала на одно колено и сейчас находилась в неудобной позе, с силой выдирая кортик из трупа. Поэтому она не могла прицельно и наверняка метнуть клинок в Хряка. Ей пришлось истратить второй заряд пистоля. С грохотом выстрела истерический визг оборвался, и душегуб, долгие годы радостно смеявшийся над мучениями своих многочисленных жертв, а в момент опасности сам обделавшийся со страху, бесформенной вонючей тушей осел на пол возле спасительной двери, которую он так и не успел распахнуть. Катька наконец вскочила на ноги и, сжимая в руке кортик, лезвие которого потускнело от крови и уже не сверкало прежним грозным блеском в огнях многочисленных светильников, повернулась лицом к последнему врагу. И с одного лишь взгляда на него девушка поняла, что самая трудная часть боя начинается только сейчас.

Опричник был невысокого роста, жилистый и подвижный, с небольшой черной бородкой полумесяцем и усами. Кто-то из его предков наверняка происходил из горячих горских джигитов. Поднявшись на ноги одновременно с Хряком, он забежал за стол не для того, чтобы отгородиться им от Катьки, а для того, чтобы взять любимый кинжал, которым он во время предыдущих возлияний пластал мясо на закуску и по привычке воткнул в столешницу, а затем непредусмотрительно там его и оставил, привлеченный, как и все, зрелищем первого русского стриптиза. Теперь он стоял напротив девушки, чуть согнув ноги в коленях, перекидывая из руки в руку довольно длинный кинжал с широким лезвием из черненой дамасской стали, с массивной рукояткой, покрытой золотой насечкой, то выставляя его острием вперед, то обращая назад.

По свободной боевой стойке опричника Катька поняла, что имеет дело с сугубым профессионалом, который пришел в себя после первоначальной естественной растерянности от совершенно неожиданной атаки, оценил ситуацию и готов теперь действовать четко и адекватно. Она тоже принялась переводить кортик из руки в руку, попыталась на расстоянии раздергать противника, демонстрируя ложные выпады в его сторону. Тот лишь слегка усмехнулся, не разжимая губ, на ее попытки спровоцировать его на ненужную защиту с целью поймать на встречном движении и, естественно, не поддался на обман.