Трон фараона - Эмилио Сальгари Страница 7

Юноша и старец снова укрылись в подземелье и здесь вели беседу в золотых надеждах на будущее.

— Когда мы отправимся в Мемфис? Я сгораю от нетерпения, от желания вступить в борьбу с узурпатором!

Юношеский голос под сводами высеченной в недрах скал пещеры звучит страстно, настойчиво, почти гневно.

— Подожди. Не пришел час! — глухо отвечает ему голос старика — Подожди! Я послал друзьям в Мемфис вести, чтобы они были готовы, чтобы наши, то есть твои приверженцы ожидали нас и позаботились приготовить безопасное убежище для юного фараона. Ибо ты должен понимать, Меренра, что Пепи — не лев, которого можно уложить одним или двумя ударами меча, а могущественнейший человек всего Египта, и если ты слепо ринешься против него, то результатом будет одно — твоя гибель! Затем, сегодня вечером ты должен исполнить одну мою просьбу!

— Какую? Говори!

— Я поведу тебя в сердце пирамиды великого Тети.

— Моего отца?

— Да, твоего отца. Там, в пышном саркофаге, приготовленном искуснейшими ваятелями, покоится прах не твоего отца, а, быть может, какого-то презренного преступника, дикаря. Ты должен поклясться мне, что, надев на свое чело венец фараона и взяв в руки скипетр, ты позаботишься, чтобы в драгоценной гробнице лежало тело твоего отца, а не нищего.

— Клянусь Тотом, богом мести и гнева! — воскликнул юноша.

— Пойдем же! Я покажу тебе, как проникнуть в сердце пирамиды Тети.

— У тебя есть ключи?

Мимолетная улыбка скользнула по устам Оуниса.

— Каждая пирамида имеет, как я тебя учил, несколько тайных ходов, при помощи которых можно проникнуть в разные ее части! — сказал он.

— Но ты же учил, что тайный путь в самое святая святых пирамиды, туда, где будет покоиться прах фараона, знает только он один и больше никто, и что никому, даже родному сыну, фараон не открывает эту тайну?

— Твой отец, умирая в далекой и дикой пустыне, открыл мне свою тайну, потому что я дал ему слово — перенести в пирамиду его священный прах. Идем же!

И опять юноша брел по пескам пустыни, пробирался по скалам, полз извилистым подземным ходом, под сводами, где свили себе гнезда летучие мыши и совы. И опять, после некоторого времени странствования, старый жрец взволнованным голосом сказал:

— Здесь! Мы пришли!

При свете смолистого факела Меренра со странным чувством робости и благоговения глядел на великолепную мраморную гробницу, на стены, сплошь покрытые тонкой художественной резьбой.

Оунис сдвинул крышку саркофага, и Меренра увидел там словно закованную в золото мумию высокого мужчины, лицо которого было обезображено ранами от сабельных ударов.

— Это — тот, кто занял место моего отца? — страстным и гневным голосом спросил Оуниса юноша.

Жрец молча кивнул головой.

— Он похож на великого воителя Тети?

— Суди сам! — ответил Оунис, поднося факел к изображению на стене у гробницы. — Вот портрет твоего отца.

С жадным любопытством, чувствуя, как замирает его сердце, юноша долго, не отрываясь, всматривался в великолепное изображение на граните, образец работ мастеров древнего Египта, искусство которых в деле обработки камней неведомо нашему времени.

Глубокий вздох вырвался из груди Меренра.

Внезапно он обернулся к освещавшему изображение Тети старому жрецу, по изрытому морщинами лицу которого пробегали тени.

— Это — мой отец? Да? Почему же он„ Почему ты так схож лицом с этим изображением?

— Потому что, — коротко и сухо отозвался Оунис, — потому что и я из рода владык Египта. Я — твой кровный родственник.

— Ты никогда не говорил мне об этом. Почему?

— Не было надобности.

Меренра опять обернулся к гробнице, где лежал труп лже-Тети.

— Этой… собаке, этой гадине не место в гробнице, приготовленной для священного праха моего отца! — крикнул он голосом, полным гнева.