Гнев викинга. Ярмарка мести - Джеймс Л. Нельсон Страница 7

Тогда Колман перестал наступать на него и опустил меч.

— Хватит убегать, трусливое дерьмо, — сказал он. — Я не собираюсь убивать тебя за то, что ты развлекался с моей шлюхой-женушкой. Иначе мне пришлось бы перебить половину Лейнстера. Просто убирайся отсюда.

Луи хранил молчание. Он шагнул в сторону, не сводя глаз с Колмана, и протянул руку, чтобы забрать свою одежду — монашескую рясу и пояс. Меч Колмана снова взлетел в воздух.

— Не трогай, — сказал он. — Это я оставлю в качестве трофея. Или отдам жене, когда решу отправить ее в женский монастырь. А теперь иди.

Луи снова попятился, направляясь к входной двери и не желая поворачиваться спиной к человеку с мечом, несмотря на его обещания. Он представил себе, как окажется нагим на залитой дождем площади. Когда он шел сюда, она была заполнена людьми. Луи подумал о том, как бы пробраться в свою келью никем не замеченным и как объяснить аббату потерю своей единственной рясы.

— Стой, — сказал Колман. Он отошел от двери и указал мечом в заднюю часть дома. — Через черный ход, франкское дерьмо.

Луи с радостью подчинился. Он осторожно двинулся в том направлении, куда указывал меч, по широкой дуге обходя Колмана и его недобрый клинок. Луи поразило то, что Колман пожелал избавить его от унижения и не вышвырнул голым из дома на людную площадь. Но потом Луи понял: на самом деле Колман избавлял от унижения себя, не демонстрируя публично свои рога.

Он обошел Колмана, который сделал два шага в сторону, пропуская его, и оказался во мраке темной кухни. Задняя дверь все еще была приоткрыта, сумрачный свет с обложенного тучами неба очерчивал дубовые столы. Луи толкнул ее и вышел под дождь. Босые ноги на дюйм увязли в грязи, точнее, он надеялся, что это просто грязь. Было холодно, но зато холод избавлял его от мух и прокисшей вони домашних отходов, сброшенных на узкую улочку.

Стоило ему перешагнуть порог дома, как он полностью промок, его длинные, до плеч, волосы прилипли ко лбу и шее, дождь ручьями потек по обнаженной коже. Луи вздрогнул и обхватил себя руками. Над внешней стеной монастыря, высотой ему по грудь, возвышался собор, издали похожий на один из прибрежных скалистых утесов. А сразу за собором виднелся угол убогого домика, в котором находилась его келья — крошечная комнатка с набитым соломой матрацем, единственным стулом и столом, за которым ему полагалось корпеть, переписывая Библию и другие древние тексты. От кельи его отделяли всего лишь пятьсот футов, но пересечь это открытое пространство будет не легче, чем пятьсот миль.

С того места, где он съежился за каменной стеной, Луи видел и людей в черных рясах, снующих по истоптанному церковному двору или под крышей галереи. Хуже того, там были сестры из ближайшей женской обители. Он понятия не имел, как добраться до своей кельи и ее иллюзорной защиты. Ирония того, что он собирался спрятать свою наготу и грех именно за монастырской стеной, от него не укрылась. Луи рефлекторно нагнулся пониже и огляделся, но на улочке между стеной и домами богачей больше никого не было.

Его хлестнул порыв ветра. Он снова задрожал, и зубы его застучали. Обхватив себя руками еще крепче, он ощутил, как вслед за холодом и дождем на него нахлынула волна отчаяния и жалости к себе.

«Бога ради, как я в это вляпался?» — подумал он.

***

Фэйленд вскинула взгляд на мужа, который, в свою очередь, осматривал кухню, желая убедиться, что франкский послушник Луи де Румуа действительно покинул его дом. Удостоверившись в этом, Колман сунул меч обратно в ножны.

Колман принадлежал к благородному сословию и руководил защитой Глендалоха. Но этот почетный титул, пожалованный ему местным ри туата, которому Колман присягнул, являлся синекурой, позволявшей ему незаметно направлять средства низших каст Глендалоха к себе в карман. Когда-то Колман был воином, но те дни давно остались в прошлом, и теперь его тело раздобрело от хорошей жизни, которую мог себе позволить человек его состояния.

Фэйленд не могла не заметить разницу между телосложением своего мужа и стройного мускулистого Луи де Румуа. Если бы Луи был вооружен и они скрестили бы мечи, юный франк убил бы ее толстого распутного мужа-торгаша, — так Фэйленд полагала, но не была в этом уверена.

А теперь, похоже, это уже никогда и не выяснится. Колман отпустил Луи. Словно бы сказал: «Эта женщина не стоит хлопот, которые принесет обвинение в убийстве, не стоит и виры, которую за него назначат».

Она задалась вопросом: захотел бы Луи де Румуа убить Колмана, если бы ему представился такой шанс, рискнул бы он своей жизнью или свободой ради ее чести?

«Возможно, да, если бы Колман пришел до того, как Луи меня отымел, — подумала она, — но едва ли после этого». Фэйленд не принадлежала к тем женщинам, которые поддаются романтическим заблуждениям.

Спрятав меч в ножны, Колман повернулся, их взгляды встретились, и Фэйленд почувствовала, как в ней поднимается волна неприятных эмоций: отвращение, презрение, ненависть, злость. Сожаления среди них не было, как и печали или унижения.

— Не думай, что я не знаю, как долго это продолжалось, — сказал Колман с угрожающим спокойствием. — Не думай, что я не знаю, как часто ты распутничала с этим ублюдком.

Фэйленд мрачно смотрела на него.

— Будь ты мужчиной, мне не пришлось бы искать других ради удовлетворения, — выдохнула она и тут же поняла, что промахнулась. Колман был богатым, старым и могущественным человеком, его не проймешь напоминаниями о неудачах в постели.

Четыре года назад, когда они поженились, она, конечно же, была девственницей. Никто не назвал бы ее отца бедняком: один из самых процветающих купцов Глендалоха, один из эйре десо, он являлся важным человеком, но далеко не таким важным, как Колман. Он видел в браке своей дочери с Колманом мак Бренданом возможность улучшить положение своей семьи не только в монастырском городе, но и в этой части Ирландии, а также за ее пределами.

Колман имел сотни голов скота, и каждый год он получал сто пятьдесят новых от своих должников и арендаторов. Ему принадлежали кузни и пивоварни, полдюжины кораблей возили его товары в Англию и дальше. Он делал щедрые пожертвования церкви. Будучи влиятельным и уважаемым человеком, он казался идеальным мужем, несмотря на возраст, внешность и склонность к мошенничеству.

Юная Фэйленд, ничего не зная о мире, не противилась этому союзу, а отвращение, появлявшееся при мысли о брачном ложе, объясняла естественным страхом, который испытывает каждая девушка. Брачная ночь принесла мучения и боль, как она себе и представляла, но Фэйленд говорила себе, что со временем ей станет лучше. И ей действительно стало лучше, но не намного.

Через год Фэйленд повзрослела и поняла, что не может найти себе места, что ее терзает растущее любопытство и ей хочется как можно больше узнать об окружающем мире. Затевая ссоры и перебранки, отлучая его от постели, она в конце концов заставила Колмана взять ее с собой, когда тот собрался осматривать свои владения за Глендалохом. Несколько недель они путешествовали по стране. Фэйленд наслаждалась почти каждой минутой этой поездки, но ее беспокойство только росло. И любопытство тоже, и теперь ей хотелось того, чему она не могла найти точного определения.