Пятьсот миллионов бегумы - Жюль Верн Страница 7

На первом заседании конгресса, когда доктор Саразен подошёл представиться президенту, лорд Глендовер в ответ на его приветствие ограничился снисходительно-покровительственным кивком, который можно было бы расшифровать так:

«Здравствуйте, маленький человечек! Это вы, кажется, добывая себе средства к существованию, возитесь с какими-то жалкими машинками? Надо обладать моим острым зрением, чтобы разглядеть так далеко от меня, где-то там внизу, столь незаметного человека. Ну что ж, разрешаю вам приютиться под сенью моего величия».

Но на этот раз лорд Глендовер встретил доктора Саразена приветливой улыбкой и простёр свою любезность до того, что указал ему на пустое кресло возле себя. Все остальные члены конгресса почтительно поднялись со своих мест.

Чрезвычайно удивлённый этим знаком исключительного и лестного внимания к своей особе, доктор Саразен решил, что, по-видимому, его счётчик кровяных шариков, после того как с ним ознакомились ближе, признан более ценным изобретением, чем это показалось сначала.

Но это самообольщение длилось недолго. Едва только он сел на предложенное ему место, как лорд Глендовер круто повернулся всем корпусом, что вполне могло привести к вывиху позвоночника у его светлости, наклонился к доктору и шепнул ему на ухо:

— Я слышал, вы получили громадное наследство? Говорят, вы теперь «стоите» двадцать один миллион фунтов стерлингов. Правда это?

Лорд Глендовер был, по-видимому, страшно огорчён, что он легкомысленно просчитался в своём обращении с человеком, представлявшим собой такую громадную ценность. Вся его поза, казалось, говорила: «Почему же вы нас не предупредили? Ну, знаете, откровенно говоря, это нехорошо. Ввести человека в такое заблуждение!»

Доктор Саразен, который, по совести говоря, отнюдь не считал, что «ценность» его со времени прошлого заседания увеличилась хотя бы на одно су, только удивился, каким образом известие о его богатстве успело так быстро распространиться. Но в это время доктор Овидиус из Берлина, его сосед справа, повернулся к нему с приторно-сладкой улыбкой и сказал:

— Говорят, вы теперь не уступите самому Ротшильду! Разрешите вас поздравить, дорогой коллега. Я прочёл об этом в «Дейли телеграф».

И он протянул доктору утренний выпуск газеты. Там, в отделе «Хроника происшествий», красовалась следующая заметка, автора которой нетрудно было узнать по стилю:

«Колоссальное наследство. Многолетние поиски законных наследников огромного состояния бегумы Гокооль стараниями многоопытных поверенных конторы „Биллоус, Грин и Шарп“ (93, Саутгемптон-роу, Лондон) наконец увенчались успехом. Счастливым обладателем двадцати одного миллиона фунтов стерлингов, находящихся ныне на хранении в Английском банке, является французский учёный доктор Саразен, чей прекрасный доклад на гигиеническом конгрессе в Брайтоне был помещён на страницах нашей газеты всего три дня тому назад.

Долгие, терпеливые поиски и усилия, сопряжённые со всевозможными препятствиями и злоключениями, описанию которых можно было бы посвятить целую книгу, позволили наконец мистеру Шарпу установить, что доктор Саразен является прямым потомком баронета Жан-Жака Ланжеволя, супруга бегумы Гокооль во втором браке. Этот доблестный солдат, отличившийся на военной службе, был уроженцем маленького французского городка Бар-ле-Дюк.

В настоящее время для введения в права наследника осталось выполнить лишь некоторые формальности. Необходимые бумаги уже представлены на утверждение в канцлерский суд [9]. Столь удивительное стечение обстоятельств приносит в дар французскому учёному британский титул и несметное богатство, собранное многими поколениями индийских раджей. Однако судьба могла оказаться менее разборчивой, и мы можем только порадоваться, что это колоссальное состояние попало в руки человека, который сумеет распорядиться им достойным образом».

Доктор Саразен читал заметку со странным чувством досады. Ему была неприятна быстрая огласка этого события. Хорошо зная человеческую природу, он предвидел, что ему будут без конца надоедать, а главным образом он испытывал глубокое унижение от того, что люди придавали этому такое значение.

Доктору казалось, что его личное достоинство умаляется огромной цифрой состояния. Его труды и личные заслуги уже потонули в этом море золота даже в глазах его учёных собратьев. Они уже не ценили в нём неутомимого исследователя, тонкого, проницательного учёного, талантливого изобретателя, они ценили в нём только обладателя полумиллиарда. Будь он прирождённым кретином, или совершенно невежественном готтентотом, или даже сущим ничтожеством, ценность его была бы та же. Как выразился лорд Глендовер, он теперь «стоит» двадцать один миллион фунтов стерлингов, ни больше, ни меньше. Его охватило чувство отвращения, и члены конгресса, которые с чисто научным интересом разглядывали сидящего среди них «полумиллиардера», не без удивления констатировали, что физиономия представителя этой породы выражает непонятное огорчение.

Но доктор заставил себя подавить эту минутную слабость. Он вспомнил о той великой цели, которой решил посвятить своё нежданное богатство, и лицо его прояснилось. Во время перерыва, наступившего после доклада доктора Стивенсона из Глазго о воспитании малолетних кретинов, он встал и попросил слово для важного сообщения.

Лорд Глендовер сейчас же предоставил ему слово, хотя на очереди было выступление доктора Овидиуса. Он предоставил бы ему слово, даже если бы весь конгресс, учёные мужи всей Европы выразили бы единогласный протест против такого явного попустительства. И лорд Глендовер ясно дал почувствовать это своим тоном.

— Господа, — сказал доктор Саразен, — я хотел подождать несколько дней, прежде чем сообщить вам об этом удивительном событии, происшедшем в моей жизни, и о благоприятных перспективах, которые оно открывает для науки. Но, поскольку событие это приобрело гласность, с моей стороны было бы явным позёрством умалчивать о нем… Итак, господа, я действительно оказался законным наследником громадного капитала, находящегося на хранении в Английском банке. Но нужно ли мне говорить вам, что я в данном случае являюсь не чем иным, как душеприказчиком науки! (Сенсация в зале.) Этот капитал принадлежит не мне — он принадлежит человечеству, прогрессу. (Движение в зале. Одобрительные возгласы. Дружные аплодисменты. Весь зал встаёт, взволнованный этими словами.) Не аплодируйте мне, господа. Я твёрдо убеждён, что каждый честный труженик науки, поистине достойный этого прекрасного имени, сделал бы на моем месте то же самое. Возможно, кое у кого явится подозрение, что мной в данном случае руководит не столько преданность науке, сколько свойственное всем людям тщеславие. (Возгласы в публике: «Нет! Нет!») Ну что же, в конце концов ведь нам важны результаты. Итак, я заявляю твёрдо и безоговорочно: полмиллиарда, столь неожиданно оказавшиеся в моих руках, принадлежат не мне. Они принадлежат науке. А вам я предлагаю стать тем парламентом, который возьмёт на себя распределить эти средства. Я не считаю себя достаточно компетентным, чтобы самому распоряжаться таким капиталом. Я предлагаю вам разделить со мной эту ответственность и общими усилиями найти наиболее достойное применение этому богатству. (Крики «ура». Волнение в зале переходит в восторженные овации.)