Аляска, сэр! - Юрий Шестера Страница 7

Сразу по возвращении в Петропавловск камчатского губернатора генерал-майора Кошелева, проскакавшего по бездорожью семьсот верст из Нижнекамчатска всего за две недели (так спешил увидеть соотечественников, по общению с которыми страшно соскучился в своей Богом забытой области), Резанов обратился к нему с просьбой разобраться в его конфликте с Крузенштерном. Внимательно выслушав полномочного посланника России в Японию и изучив представленные им документы, Кошелев назначил и провел следствие, обернувшееся для Крузенштерна весьма неблагоприятными выводами.

* * *

Когда были получены предварительные результаты расследования, Кошелев пригласил Резанова и Крузенштерна в свой кабинет. Полномочный посланник выглядел абсолютно спокойным, начальник экспедиции явно нервничал, сам губернатор был слегка взволнован.

– Господа, – обратился последний к фигурантам следствия, – я пригласил вас, чтобы ознакомить с предварительными результатами расследования по факту ваших разногласий, послуживших причиной возникновения между вами конфликта. Итак, в ходе расследования было установлено, что вопреки воле государя императора, изложенной в соответствующей инструкции и врученной полномочному посланнику в Японию камергеру Резанову, капитан-лейтенант Крузенштерн попытался оспорить права господина Резанова на главенство в экспедиции. Тем самым господин Крузенштерн поставил под угрозу возможность успешного ведения переговоров по установлению торговых отношений с Японией, что, в свою очередь, способно нанести непоправимый ущерб интересам Российской империи в Восточно-Тихоокеанском регионе. Более того, все офицеры шлюпа «Надежда» и их подчиненные невольно оказались втянуты в эту крайне неблагоприятную для интересов России ситуацию, и поэтому я, как представитель высочайше предоставленной мне государственной власти, вынужден буду принять соответствующие меры по ее устранению. Однако для начала мне хотелось бы выслушать мнение по этому вопросу зачинщика конфликта. То есть господина Крузенштерна.

К концу пространной тирады губернатора Крузенштерн уже понял, что крупных неприятностей ему не избежать, а это могло иметь роковые последствия для его карьеры. Осознал он, однако, и то, что сейчас Кошелев предоставляет ему последний шанс хоть как-то исправить сложившееся на «Надежде» положение дел, виновником которого признали именно его, младшего и по чину, и по должности. Поэтому решительно поднялся со своего места и, обращаясь к губернатору, приступил к оправдательной речи:

– Ваше превосходительство! Я в полной мере осознаю и признаю свою вину за сложившуюся на судне нездоровую обстановку и готов понести за это заслуженное наказание. И все-таки, в интересах нашего общего дела и учитывая мой непререкаемый авторитет у всей команды высочайше вверенного мне шлюпа, покорнейше прошу вас не давать следствию дальнейшего хода! А вам, ваше превосходительство, – повернулся он к Резанову, – я приношу искренние извинения за свое недостойное поведение и твердо заверяю вас, что впредь не допущу ничего подобного. Другими словами, я безоговорочно признаю ваше главенство.

«Ишь как заговорил, когда ему хвост прищемили, – усмехнулся про себя камергер. – Сразу и о моем титуле вспомнил! Ну да ладно, это теперь дело пятое. Главное, что признал мое главенство, и, значит, отныне я смогу работать спокойно».

– Я понял вас, господин Крузенштерн, присаживайтесь, – кивнул губернатор. – И поскольку это наше совещание неофициальное, ибо, как вы оба, надеюсь, заметили, протокол не ведется… – Он замолчал и выжидающе воззрился на Резанова.

– Я принимаю ваши извинения, Иван Федорович, – благосклонно произнес камергер, тоже поднявшись с места. – Вы действительно опытный капитан, и к тому же являетесь основным инициатором Первого кругосветного путешествия, осуществляемого кораблями русского флота. Поэтому считаю несправедливым лишить вас возможности успешно завершить его. Да и повинную голову, как известно, меч не сечет… Посему любезно прошу вас, уважаемый Петр Иванович, – обратился он уже к губернатору, – прекратить дело в отношении капитан-лейтенанта Крузенштерна… – (тот облегченно проглотил застрявший в горле комок) – …но только после того как он принесет мне… публичные извинения.

– Я непременно сделаю это, Николай Петрович! – снова вскочил Крузенштерн. Глаза его увлажнились от счастья. – Сегодня же, в кают-компании «Надежды»! В присутствии всех офицеров, ученых экспедиции и членов торговой миссии! – с готовностью выпалил он.

– Ну что же, – многозначительно изрек губернатор, подытоживая неофициальное совещание, – пожалуй, я исполню просьбу многоуважаемого мною камергера Резанова. – По лицу губернатора было видно, что он и сам остался весьма доволен столь благополучным исходом дела, проведенного им по просьбе придворного вельможи, который, по слухам, дошедшим до него от друзей из Петербурга, был близок к самому императору АлександруI.

* * *

Резанов свое обещание сдержал: приказ об исключении Воронцова из состава торговой миссии подписал только после предварительной договоренности о его обустройстве с вернувшимся в Петропавловск губернатором. Тот, буквально источая волны радушного гостеприимства, охотно согласился приютить опального графа – на время, до первой же оказии переезда в Русскую Америку, – в своем довольно просторном доме. Его супруга, сильно истосковавшаяся по общению с жителями стольного Петербурга, несказанно обрадовалась нежданному постояльцу, который вдобавок оказался еще и аристократом.

Благодаря все тому же губернатору разрешился наконец вопрос и с Кабри, беглым французским матросом, нелегально обретавшимся на шлюпе. Когда корабли экспедиции покидали гостеприимный остров Нукагива, тот тайно проник на «Надежду» и был обнаружен членами экипажа лишь в открытом океане. Будучи вне себя от гнева, Крузенштерн пообещал тогда высадить наглеца на первом же встреченном по пути на Камчатку острове. Однако когда шлюп причалил к Гавайским островам, Кабри упал капитану в ноги, умоляя пощадить его. Оказывается, он заметил на берегу знакомого английского миссионера, который, по словам беглеца, непременно передаст его капитану первого же французского судна, и тогда на родине ему не избежать виселицы. Сжалившись, Крузенштерн махнул на приблудного француза рукой: согласился оставить его на шлюпе до лучших времен. К тому же тот не зря ел казенный хлеб: оказался опытным и расторопным матросом.

Теперь же, по прибытии в Петропавловск, Крузенштерн обратился к Кошелеву с просьбой избавить его от беглеца, и губернатор взял того к себе на службу в качестве лакея (в те времена в барских домах считалось модным иметь слугу-француза). А Софья Михайловна, супруга губернатора, тут же определила Кабри в услужение к постояльцу-аристократу.