Чекан для воеводы - Александр Зеленский Страница 7

— Мы испытаем новое пороховое зелье на первой же крепостишке русских, — продолжал король. — Она носит название Сокол. Ну и ладно! Если мои доблестные шляхтичи сами не смогут взять крепостные стены Сокола с наскока, то я воспользуюсь изобретением герра Штольца. Но это только в том случае, если доблестные гусары пана Ястребовского и другие жолнежи не заклюют эту «птаху»-крепость насмерть с первой попытки. Не так ли, пан Ястребовский?..

— Ваше величество! Для нас, высокородных польских рыцарей, нет ничего невозможного. А что касается герра Штольца… Германцы нам не указ. К тому же, заметьте, ваше величество, герра Штольца не приняли всерьез сами германцы. Его обвинили в колдовстве и изгнали из германских владений.

— Подождем, — сказал Баторий. — Завтрашнее сражение покажет, на что способен наш маленький Гансик и его пушечное зелье. А пока… Где же пленные? Сколько мы должны еще томиться в ожидании?..

К королю снова подбежал подчаший Порский, взволнованный до крайности.

— Что?! — выслушав его, вскричал король. — Как так сбежали?! Езус Мария! Это плохое начало для нашего похода…

— Что случилось, ваше королевское величество? — осмелился задать вопрос пан Ястребовский.

— Обоих русских пленных отбил большой казачий отряд, — пояснил король и тут же гневно воскликнул: — Я повелеваю, немедленно наказать всех виновных!..

— Они уже достаточно наказаны, ваше величество, — дерзко ответил подчаший. — Все, кто охранял пленных, перебиты казаками.

— Подробности! — потребовали шляхтичи.

— Пленных отбили перед тем, как их повезли в наш лагерь, — рассказал Стас Порский. — И особо злодейничал там некий казак по имени Булат. Он насмерть зарубил пятерых стражников, а пану полковнику Студенецкому прострелил голову. Он вот-вот кончится…

— Это плохое предзнаменование в самом начале похода, — повторил Баторий, который страдал от излишнего суеверия.

— Ничего, ваше величество, — постарался успокоить короля пан Ястребовский. — В завтрашнем сражении мы докажем, что первая неудача станет последней и мы заставим этих схизматиков умыться кровью!

— Приказываю готовиться к походу! — повелительно произнес король. — Мы выступаем с первыми лучами солнца. Пусть враг трепещет! — А в конце краткой зажигательной речи он добавил: — Вот там-то мы и позабавимся…

* * *

Ганс Штольц не мог в эту ночь заснуть, как ни старался. Ворочаясь на жесткой походной постели, сделанной еще Германом Штольцем — его отцом — Ганс злобно размышлял о том, как завтра он сумеет поставить на место всю эту польскую сволочь, а особенно пана Ястребовского, который так унизил его достоинство перед королем. «Но ничего, ничего, — говорил самому себе Ганс, — все вы, ничтожные дворянчики, возвысившиеся только благодаря своему высокородию, еще будете заискивать передо мной, искать моего покровительства. Будет время, когда я посмеюсь над вашими спесивостью и гонором. Да, мне самому пришлось пробиваться в этой непростой жизни, добиваясь признания у сильных мира сего своих гениальных способностей в области химических наук, которые бы ровным счетом ничего не стоили без финансовой поддержки со стороны. Так что ж с того! Я знаю и умею делать то, о чем все эти дворянчики даже мечтать не могут. И завтра они в этом убедятся…»

Затем Гансу припомнился отец, лежащий на смертном одре. Умирая, он молвил: «Я вспомнил! Этот кабак назывался “Осетровый бок”. Запомни, сын, хорошенько!..» И это были его последние слова. Отца не стало. Но после этого Ганс часто сидел в тиши своей лаборатории, припоминая каждое слово отца с тех пор, как его привезли израненного и изможденного из самого последнего его торгового вояжа в дальние страны.

Дело в том, что Герман Штольц являлся удачливым негоциантом, сумевшим скопить на своих торговых операциях солидный капитал. Но ученые занятия сына стоили слишком дорого и поэтому мошна Штольца-старшего довольно быстро истощилась. Отец даже попенял на это сыну, сказав: «Твоя сестра Гретхен вместе с приданым, отданным мною за нее ее мужу аптекарю герру Норду, обошлась мне куда дешевле, чем я потратил на твое обучение в Гейдельбергском университете и на создание твоей лаборатории. Так я могу лишиться всего нажитого капитала…»

Чтобы поправить свои дела, Герман Штольц вместе с другими негоциантами в складчину зафрахтовал корабль и, наполнив его всяческими товарами, отплыл в дальние страны. Вернулся он, как уже упоминалось, израненным и без средств. Тогда-то он и поведал сыну печальную историю о том, как их корабль взяло на абордаж пиратское судно, как самого Германа продали в рабство к арабскому султану, и как он сумел бежать с несколькими товарищами по несчастью. Потом все они долго скитались по смертельно опасной пустыне. Там-то отец и нашел «камень первозданного огня», которому поклонялись немногочисленные аборигены, знавшие об его уникальных свойствах. Этот таинственный камень после измельчения в порошок приобретал страшную разрушительную силу. Он порождал священный огонь, который воспламенял даже камни и затухал только тогда, когда одна волна огня встречалась с другой, вызывая страшной силы взрыв…

— Я хранил этот «камень первозданного огня», как зеницу ока, — рассказывал отец. — Не расставался с ним ни днем ни ночью, зная, что ты, мой сын, сумеешь изучить его свойства и найти ему достойное применение в создании нового оружия. Так продолжалось до тех пор, пока я не оказался в заснеженной Московии. Там на нас, торговых гостей, снова напали разбойники, обобравшие нас до нитки. Поскольку у меня взять было нечего, то я отделался только ударом дубины по голове… Очнулся я в кабаке под названием «Жареный каплун». Хозяин этого заведения подобрал меня на большой дороге, собираясь сделать из меня слугу, если я выживу. Он держал меня в холодном погребе, где хранились съестные припасы и бочки с медовухой, которая оказалась столь целительной, что уже через десять дней я почувствовал себя довольно сносно. Однако я даже вида не подал, что мне лучше, зная подлый нрав кабатчика, который сразу бы нагрузил меня самой грязной и непосильной работой… Однажды ему надоело ждать, он спустился в погреб и, попинав меня ногами, приказал своим слугам выкинуть меня на ту же дорогу, где и подобрал, но сперва тщательно обыскал все мои более чем скромные пожитки. Тогда-то я и порадовался, что успел закопать «камень первозданного огня» в землю в самом дальнем конце погреба, где стояли бочки с соленьями… Как я после всего этого добрался до родного дома? Лучше и не спрашивай. Мне помогли дорогие наши соотечественники, возвращавшиеся после службы у царя Иоанна Васильевича на родину. Они-то и доставили меня до самого порога нашего дома. Но меня очень беспокоит судьба того священного камня диких пустынников! Он все еще лежит в том же придорожном кабаке, дожидаясь того, кто отыщет, а затем раскроет все его тайны. Поверь мне, старому пройдохе Герману, такой человек сможет сильно обогатиться… А кабак находится в городке Соколихино… Или Соколово… Или Сокол… Честное слово, я не запомнил точного названия, поскольку пребывал в полубредовом состоянии. Помню только, что городок этот стоит на Брянской земле…

Так говорил отец, но перед самой смертью он вспомнил точное название того кабака — «Осетровый бок». Да, именно так он назывался и это Ганс запомнил на всю жизнь.