Месть розы - Николь Галланд Страница 69

Рыцарь уже отчаялся убедить ее скинуть мужскую личину. Никакая женщина не могла рассчитывать сохранить положение, которое Жуглет имела сейчас в качестве привилегированного придворного менестреля. К тому же срывать маску было опасно: чем публичнее стало бы разоблачение, тем глупее выглядел бы Конрад, позволивший себя провести, и, следовательно, тем более он нуждался бы в том, чтобы устроить Жуглет показательную взбучку.

Однако опасность угрожала и с другой стороны: Павел неустанно развивал свою кампанию по сбору доказательств, которые позволили бы ему обвинить их в содомии. Поэтому Жуглет настаивала на том, что лучший способ борьбы с этими угрозами таков: Виллем должен присмотреть себе придворную даму и всячески демонстрировать на публике, насколько он очарован ею. По крайней мере раз в день менестрель игриво подбивала различных дам обратить внимание на прекрасного рыцаря. Виллема от этого трясло. Он совсем не умел флиртовать, предпочитая смотреть, как Жуглет поддразнивает женщин. В то же время, когда это происходило, в нем просыпалась зависть, хотя он так и не понял, кому завидовал — то ли Жуглет из-за того, что она так очаровательна с дамами, то ли дамам из-за того, что они становятся публичным объектом восхищения Жуглет.

Альфонс нередко во время совместных посиделок ухитрялся навязывать им свое общество, заставляя Виллема испытывать неловкость. Что же касается Эрика, то юноша вызывал у Виллема законное чувство гордости. Проникнувшись убеждением, что существует неистощимый запас женской плоти, способной утолить его горячий нрав (хотя врач выразил бы беспокойство по поводу того, что он слишком уж истощает свой внутренний жар), оруженосец взрослел прямо на глазах, превращаясь в прекрасного молодого человека. Способный воин, он, как и сам Виллем, вполне мог бы стать рыцарем еще до достижения зрелости.

Император решил, что Виллем должен продолжать занятия со всеми королевскими оруженосцами. Его мышцы еще не перестали болеть после победоносного турнира, а Виллем уже начал каждое утро натаскивать группу преданных, взирающих на него почти как на божество юнцов. И каждый день Конрад со всем своим окружением посещал эти занятия: знамя высоко развевалось над головами, чтобы, не дай бог, какой-нибудь оруженосец или деревенский простофиля не спутал Конрада с другим императором.

Сегодняшняя тренировка, начавшаяся только в полдень, по замыслу Виллема предназначалась для того, чтобы подготовить юношей к рыцарскому поединку. Она происходила на северной стороне замка, во дворе, рядом с домиком, где содержались охотничьи соколы. Склон тут резко уходил вверх, так что Конраду и его свите открывался прекрасный вид.

Виллем, стоя на одном конце двора, приказал всем оруженосцам по очереди бежать с другого конца, целясь специально предназначенным для тренировок легким, затупленным копьем прямо ему в грудь. У него самого тоже было копье, и при приближении очередного юноши он делал резкий выпад вперед. Практически все молодые люди при этом вздрагивали и закрывали глаза. Виллем хотел добиться, чтобы они продолжали смотреть на него, поскольку рыцарь на поле сражения должен ясно видеть не только свою цель, но и по крайней мере треть собственного громоздкого копья: только в этом случае он имеет шанс нанести удар туда, куда надо. Он попросил людей из свиты короля встать позади него и наблюдать за лицами приближающихся оруженосцев. Если парень опускал взгляд или закрывал глаза — другими словами, терял цель, — стоящие лицом к нему придворные разражались криками. Остальные оруженосцы тут же начинали делать оплошавшему нос и отпускать насмешливые замечания.

Эрика, как опытного ветерана, нахлебавшегося унижений такого рода еще во время тренировок в Доле, освободили от сегодняшних занятий, позволив присоединиться к взрослым зрителям, стоящим на платформе за спиной Виллема. В перерывах между забегами оруженосцев он помогал Виллему и Жуглет развлекать императора, описывая, как во всех смыслах хороша дама, на которой его величество собирается жениться. Виллем подчеркивал, какая примерная она христианка, как предана своей семье, как прекрасно владеет женскими ремеслами, без чего девушка не может стать доброй женой. Однако Жуглет и Эрик, сидя рядышком слева от Конрада, знали, что на самом деле ему гораздо интереснее кое-что другое, и наперебой, с шутками и прибаутками, расписывали физическое совершенство Линор. Обыгрывался каждый изгиб ее тела — поэтически Жуглет и непристойно Эриком, — и оба с театральными стонами пытались выразить, какое мощное сексуальное воздействие оказывает на них созерцание одного лишь ее лица. Император, которого крики оруженосцев привели в хорошее настроение, смеялся без устали целый час.

— Впервые встретившись, мы едва не подрались из-за нее, — со смехом напомнила Жуглет Эрику таким тоном, как будто это воспоминание приводило ее в восхищение.

Альфонс втиснулся между Павлом и Конрадом, повернувшись спиной к кардиналу.

— Прекрасно, что наша будущая императрица способна пробуждать столь сильные чувства, — вмешался он в разговор с подобострастными нотками в голосе.

Павел, по-видимому чувствуя себя преданным, одарил его осуждающим взглядом и пробормотал:

— Дядя, не исключено, что у высшей знати на этот счет другое мнение. Вспомни, какой популярностью пользовалась у них твоя прежняя кандидатура, девушка из Безансона.

Альфонс, которого гораздо больше интересовало собственное благополучие, чем процветание аристократии в целом, проигнорировал это замечание.

— Судя по достоинствам ее брата, она из прекрасной семьи. Это совсем не то, как если бы его величество собирался жениться на дочери какого-нибудь служащего. — Повернувшись к Виллему, Альфонс доверительно добавил: — Ты знаешь, что все эти служащие на самом деле крепостные? Взять хотя бы Маркуса, сенешаля его величества. При всей его напыщенности по закону он не кто иной, как крепостной. Ты и твоя сестра несравненно выше…

— Может, он и впрямь не кто иной, как крепостной, — перебил дядю Конрад напряженным тоном. — Но тем не менее именно он практически руководит моим двором.

— Чем там руководить, сир? — возразил Альфонс. — Принцы и герцоги независимы, даже в городах везде самоуправление. Все, что требуется, это единый правитель, и вы, в своей мудрости, прекрасно справляетесь с этой ролью.

— Принцы и герцоги не независимы, — резко заметил Конрад.

Альфонс попытался исправить свою оплошность.

— Нет-нет, сир, конечно, но они так преданы вам, что не нуждаются в подхлестывании, в особенности со стороны какого-то выскочки.

Некоторое время Конрад сердито смотрел на него, а потом повернулся к Виллему.

— Наш дядя сноб, — высокомерно произнес он. — Цепляется за сословные различия самым старомодным образом.

— И тем горжусь, — заявил граф. — А иначе я был бы скверным отцом, которого не заботит будущее его дочери.

Виллем, испытывая неловкость во время этой дискуссии, вскинул копье, готовясь встретить следующего оруженосца. Кардинал Павел сердито посмотрел на графа Альфонса и пробормотал:

— Если бы тебя и впрямь заботило будущее твоей дочери, ты бы не…