Саблями крещенные - Богдан Сушинский Страница 69

— Клянусь пером на шляпе гасконца.

— Но вы все же вернулись. С вашей стороны это благородно.

— Мне страшно оставлять этот замок. Чувствую себя офицером, уводящим своих солдат из крепости в то время, когда к ней приближается вражеская армия.

— Убив барона Михаэля фон Вайнцгардта, вы обезопасили мой замок минимум лет на двадцать, — гордо вскинула подбородок Лили. — И если я все же чувствую себя покинутой в нем на произвол судьбы, то вовсе не из-за страха мести со стороны родни моего кузена.

— Вы божественны, Лили. — Теперь они стояли лицом к лицу, стремя к стремени. Обняв девушку за талию, лейтенант нежно прикоснулся щекой к ее щеке. Он давно заметил, что не стремится к плотской близости с баронессой. Оказывается, и такого вот прикосновения вполне достаточно, чтобы почувствовать себя на вершине блаженства, да простятся ему все те женщины, чьи тела он познал и чьи еще только предстоит познать в будущем.

— Мне бы хотелось всегда оставаться для вас божественной, граф. Причем только для вас, и только божественной.

Все, что говорила Лили, она говорила с такой непростительной серьезностью, что поиск наигранности в ее словах показался бы мушкетеру кощунственным. Как кощунственными казались ему собственные слова и та легкость, с которой он до сих пор, глядя в глаза женщинам, обещал и клялся, клялся и обещал, уверял и раскаивался. Но что поделаешь? В конечном итоге это и есть прочерченная судьбой от первого вздоха до смертельного вражеского клинка, от улыбки до пули, бренная и святая в своей неподражаемой греховности жизнь воина.

— Вчера вы так и не пригласили меня вернуться в замок, — как можно мягче напомнил ей д’Артаньян. — И сегодня на рассвете, прощаясь, тоже ни слова… Признаться, я так и не понял, имею ли право стремиться сюда.

Лили прекрасно помнила, сколь холодной она оставалась в своей надменной вежливости. Но это не помешало ей все так же, по-детски, шаловливо улыбнуться.

— Боялась, что не сможете отказаться от меня и вернетесь прямо из-за ворот. Но у вас, оказывается, хватило мужества отъехать.

— Об этом я не подумал.

— Я не могу просить о возвращении в замок того, кого готова была на коленях умолять, чтобы он не оставлял стены Вайнцгардта.

Первые лучи солнца озарили пурпурным сиянием плащ Лили и багряно заискрились в жемчужинах ее слезинок.

— Не надо было так, Лили, — горестно покачал головой д’Артаньян. — Вы не должны были столь откровенно…

Несколько мгновений они молчали. Несколько тягостных, прощальных мгновений.

— И все-таки вы забыли пообещать, что непременно вернетесь в Вайнцгардт, — напомнила Лили, когда, после еще одного нежного прикосновения щекой к щеке, д’Артаньян развернул коня.

— Если бы я пообещал вам это, можно было бы предположить, что в эти дни у меня возникала мысль навсегда оставить ваш богом избранный замок и забыть о нем.

— Ответ рыцаря, — едва заметно улыбнулась сквозь слезы Лили.

Ничего нельзя было изменить в этом мире, ничего! Она понимала это. Все воины рано или поздно покидали Вайнцгардт с тайной надеждой когда-нибудь вернуться сюда. Однако многие так никогда и не возвращались. А женщины каждый раз провожали их и ждали. Провожали так же мужественно, без слез, как и ждали. Все они оставались истинными германками, не в пример ей.

Граф в последний раз придержал коня и бросил взгляд на лицо Лили, на ее пурпурный плащ, на стены Вайнцгардта.

— Вас ждут, лейтенант, — облегчила его страдания баронесса фон Вайнцгардт. Причем молвлено это было холодно, с налетом вежливого презрения как к своей, так и к его мимолетной слабости. — Вас ждут воины.