Похищение Муссолини - Богдан Сушинский Страница 69

Развеялась магия слов. Угасли яростно извергаемые из глубины клокочущей души эмоции. Улеглась вакханалия усиливаемых сводами, возносимых ими до храмовой торжественности звуков. Люди, все это время очарованно слушавшие кумира, постепенно приходили в себя, возвращаясь; к бренному осознанию того, где они, по какому поводу собрались и что с ними происходит.

Выйдя из медиумического транса, сник и безвольно опустил голову на грудь обессилевший проповедник.

Последние слова его «Говорите, Гиммлер, говорите…» прозвучали до оскорбительного буднично, окончательно развеивая ритуальность всей той «атмосферы плотного воздуха», которая еще недавно царила в стенах замка.

Гиммлер поднялся, прокашлялся и, расстреляв зал свинцовым залпом своих тускловатых, похожих на два оптических прицела, очков, произнес:

— Да, господа, страна Франкония должна и обязательно возродится первоначально на землях былой Бургундии. Мы поставим вопрос об этом на мировой всеевропейской конференции. Это будет официальным признанием нового государства. Франция не достойна иметь в своем составе такую страну, как Бургундия. Разве не она свела ее, страну наук и искусств, до уровня заспиртованного придатка? Суверенная Бургундия, к которой потом, — Гиммлер взглянул на сидевшего со склоненной набок головой фюрера, и все поняли, что между ними существуют разногласия по вопросу названия будущего государства, — будут присоединены новые земли, и она станет называться Франконией, — должна обладать всеми атрибутами современного государства. Всеми (без исключения: собственной армией, сводом законов, деньгами, почтой. Как уже сказал фюрер, это будет образцовое государство.

Гиммлер умолк и взглянул на боковую дверь. В ту и^е минуту она открылась и показался адъютант Гиммлера, личный порученец штандартенфюрер СС Брандт. Приземистый, почти карликового роста, он ступал негнущимися ногами, и видно было, как трудно даются ему те несколько шагов, которые следовало пройти от отделявшей его от мира посвященных двери зала до стола, во главе которого сидели фюрер и Гиммлер.

— Простите, мой фюрер, извините, господин рейхсфюрер, — едва слышно проговорил он сухим и дрожащим голосом, каким обычно говорит человек, во рту которого все пересохло и разжарилось от волнения. — Если позволите, это карта Европы.

«Если позволите» — подергал исполосованной щекой Скорцени, наблюдая, как, остановившись у стола и еще раз извинившись, Брандт расстилает перед посвященными карту. Которую мог бы расстелить и заранее.

Однако дальше этого замечания скепсис Скорцени не распространился. Он знал, что штандартенфюрер — наиболее приближенное лицо Гиммлера, на которое тот полностью полагался и которому безгранично верил. У самого Скорцени отношения с рейхсфюрером складывались пока трудновато. Гиммлер считал его «человеком Кальтенбруннера», к которому всегда относился с некоторой настороженностью. Поэтому гауптштурмфюрер решил, что неплохо было бы наладить более дружеские связи с Брандтом. Это может пригодиться.

— Взгляните на карту, — продолжил Гиммлер, когда Брандт, словно пес на перебитых ногах, потащился к своей спасительной конуре. — Жирной черной линией очерчены предполагаемые контуры нового государства. Наряду с собственно Бургундией они охватывают Пиккардию, Романскую Швейцарию, Шампань, Фран-Коте, Эно и весь современный Люксембург. Кроме того, отдельные города СС возникнут и в самой Германии. Государственным языком станет, естественно, немецкий, а править во Франконии будут иметь право только структуры СС. Национал-социалистской партии никакой власти в нем иметь не позволительно. Уже хотя бы потому, что существование в пределах этого государства какой бы то ни было партии не предусмотрено. И еще скажу: мы должны устроить это государство таким образом, чтобы мир был восхищен им. Чтобы весь мир смог убедиться, насколько действенны концепции нашего нового миропорядка там, где они применены к людям, воспитанным СС, при надлежащей дисциплине и вере в незыблемость идей национал-сЬциализма.

«Гиммлер, черт возьми! — мысленно швырнул ему в лицо Скорцени. — Вы развеяли всю святость этого высокого собрания, Гиммлер! Вы разрушили ее с того мгновения, когда заговорили словами Геббельса. Забыв, что всякая мысль, облеченная в слова этого ничтожества, мгновенно превращается в словесный тлен.

Скорцени никогда не скрывал своего презрительного отношения к Геббельсу. Но так подумав о нем сейчас, невольно осмотрелся, опасаясь, что кто-то из досточтимых отцов СС способен вычитать его мысли. Впрочем, рано или поздно… Вслух он их, конечно, никогда не выскажет. Не из-за страха навлечь на себя гнев обер-пропагандиста. Просто, вступая в клан высшего руководства СС, он тем самым принимал все условия игры, которые здесь были приняты. В противном случае пришлось бы хлопнуть дверью. Хотя в этом благородном собрании хлопать не принято.