Меч королей - Бернард Корнуэлл Страница 69

— Я дурак, — вырвалось у меня.

— Это должно стать для нас открытием? — спросил Финан.

— Он впереди, — объяснил я.

Не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность, но выработавшееся за столько лет, столько битв и пережитых опасностей чутье убедило меня. А быть может, причина была лишь в том, что шанс напороться на засаду Ваормунда пугал меня сильнее всего. Готовься к худшему, говаривал мой отец, хотя в день своей гибели пренебрег этой мудростью и полег от меча дана.

Я остановился. Справа от меня протянулась живая изгородь, слева — обширное поле ячменя, почти созревшего для жатвы. Впереди простирался долгий пологий склон, заканчивавшийся еще одной полосой леса. Выглядело все очень мирно. Над посевами порхали овсянки, сокол парил в вышине, легкий ветерок шевелил листья. Дымок далеко на севере указывал на пристроившуюся в туманной лощине деревушку. Казалось невероятным, что в этой летней тиши может таиться смерть.

— В чем дело? — спросил подошедший отец Ода.

Я не ответил. Смотрел на перелесок, казавшийся стеной на нашем пути, и чувствовал отчаяние. Со мной были семь воинов, священник, четыре женщины, несколько освобожденных рабов и кучка перепуганных детишек. Лошадей нет. Я не мог выслать разведчиков, чтобы разведать дорогу. Оставалось лишь прятаться, но я находился на возвышенном месте на самом виду, на ячменном поле, и враг поджидал меня.

— Что будем делать? — задал другой вопрос отец Ода.

— Пойдем назад, — решил я.

— Назад?

— Той же дорогой, какой пришли. — Я повернулся и посмотрел на восток, где чернели проплешины, оставленные углежогами. — Пойдем обратно к деревьям и поищем место, где можно спрятаться.

— Однако… — начал было отец Ода.

Но его прервала Бенедетта.

— Сарацины, — прошипела она. Всего одно слово, но слово, напитанное страхом.

Это заставило меня обернуться и посмотреть, что же так напугало ее.

Всадники.

— Люди Мереваля! — воскликнул Ода. — Хвала Господу!

Всадников на паломнической тропе было десятка два, все в кольчугах, все в шлемах, и половина с длинными копьями. Они находились в том месте, где на западе дорога скрывалась в деревьях, и ждали, глядя вперед.

— Это не враги? — спросила Бенедетта.

— Враги, — глухо ответил Финан.

Еще двое выехали из леса, и на обоих были красные плащи дружинников Этельхельма. Мы видели конных через проем в зарослях, они же нас, похоже, пока не заметили.

— Назад! — рявкнул я. — Все назад! Обратно к деревьям.

Дети только уставились на меня, освобожденные рабы выглядели растерянными, отец Ода открыл рот, собираясь сказать что-то, но я снова рявкнул:

— Бегом! Живо! Давай! — Все еще колебались, и тогда я угрожающе надвинулся на них. — Пошли!

Они, перепугавшись, кинулись бежать.

— Все вы, уходим! — Я обратился к своим людям, которые, как и Бенедетта, остались рядом. — Идем со мной!

— Слишком поздно, — бросил Финан.

Ваормунд, а как я и предположил, он был в числе всадников на дороге, поступил именно так, как сделал бы я на его месте. Он выслал через лес разведчиков, и те появились там, где заканчивалось ячменное поле. Было их двое, оба на серых конях, и оба смотрели вдоль живой изгороди, где моя фигура ясно обрисовывалась на фоне неба. Один из них приложил к губам рог и затрубил. Торжественный гул стих, потом раздался снова. На дорогу высыпали еще люди. Теперь их было по меньшей мере сорок.

— Уходите! — скомандовал я своим людям. — Финан, ты тоже.

— Но…

— Уходите! — Я проорал это слово, обращаясь к нему. Ирландец колебался. Я отвязал с пояса тяжелый кошель и сунул ему в руки, потом подтолкнул к нему Бенедетту. — Сбереги ей жизнь! Сохрани ее! Сохрани всех моих людей! А теперь уходи!

— Но, господин…

— Им нужен я, а не вы. Так что уходите! — (Он все еще медлил.) — Иди! — Я провыл этот приказ как терзаемая душа.

Финан подчинился. Я знал, что он предпочел бы остаться, но мой гнев и призыв защитить наших людей и Бенедетту убедили его. А быть может, он осознал, как бессмысленно умирать, когда есть шанс жить. Кому-то ведь нужно принести весть в Беббанбург.

Всему приходит конец. Лето кончается. Счастье кончается. Дни радости сменяются днями печали. Даже боги погибнут в последней битве — Рагнареке, — когда все зло мира вырвется на свободу и померкнет солнце, черные воды поглотят дома людей, а величественный зал Валгаллы обратится в пепел. Всему приходит конец.

Я вытащил Вздох Змея и пошел навстречу разведчикам, ни на что не надеясь. В тот миг меня вела судьба, а человеку следует ей покоряться. Выбора нет, и я сам избрал эту судьбу. Я вознамерился сдержать данное Этельстану слово, был неосмотрителен и глуп. Эти мысли крутились у меня в голове, пока я шагал между залитой солнцем живой изгородью и колосьями ячменя. Ячменное поле. А еще думал, что я дурак и иду навстречу дурацкому концу.

И скорее всего, мое идиотское решение не спасет моих людей. Не спасет Бенедетту. Не спасет девушек и детей. Хотя некая робкая надежда еще теплилась. Побеги я вместе со всеми, всадники догнали бы нас и вырубили бы всех до единого. Ваормунду нужен был я, не они, поэтому я остался на том ячменном поле, чтобы подарить Финану, Бенедетте и остальным эту робкую надежду. Судьба распорядится сама. Потом я остановился рядом с полянкой из кроваво-красных маков: рог разведчика позвал врагов с дороги, и теперь они гнали коней ко мне. Я нащупал амулет на шее, но знал, что боги отвернулись от меня. Три норны отмеряли нить моей жизни, и одна из этих хихикающих старух уже держала ножницы. Всему приходит конец.

Я стоял и ждал. Всадники пронеслись через брешь в зарослях кустарника, но, вместо того чтобы устремиться прямо на меня, въехали в высокий ячмень, топча копытами колосья. Я повернулся спиной к изгороди, а конные образовали передо мной широкий полукруг. Некоторые нацелили на меня копья, будто боялись, что я на них нападу.

Последним появился Ваормунд.

До той схватки в Лундене, у старого дома на реке, я встречался с ним лишь однажды и в ту первую встречу унизил его, ударив по лицу. Уродливое это было лицо, плоское, с пролегшим от правой брови до левой скулы боевым шрамом. Отличали его щетинистая каштановая борода, глаза, мертвые как камень, и поджатые в нить губы. Настоящий верзила, даже выше меня — таких ставят в середину «стены щитов» на устрашение врагу. В тот день он скакал на большом сером жеребце, уздечка и седло которого были отделаны серебром. Ваормунд наклонился, опершись на луку, посмотрел на меня и улыбнулся, вот только улыбка его скорее напоминала гримасу.

— Утред Беббанбургский, — процедил он.

Я не ответил, лишь покрепче сжал рукоять Вздоха Змея. Я молился о том, чтобы умереть с мечом в руке.