Кровавые скалы - Джеймс Джексон Страница 66

— Посмотрим, на что способны твои машины и ты сам.

Старый главнокомандующий сидел и поглаживал бороду, довольный тем, какую тревогу вселяло в подданных его могущество и наступившее молчание. Все эти осадные машины, переброска войск через укрепления и подкоп под обороной христиан могут и вовсе не потребоваться. Как и в Сент-Эльмо, обломки стен заполняли ров, а бреши разрастались. Мустафа-паша прикажет Пиали возглавить следующее наступление на Биргу, тогда как сам сосредоточится на Сенглеа. Так он сумеет отвести от себя угрозу, разделить груз ответственности с адмиралом, чтобы в случае казни одного султану неизбежно пришлось бы казнить и второго. Вероятность провала способна воспитать политика из любого солдата.

— Мустафа-паша, есть новости касательно Мдины, — произнес главный инженер извиняющимся голосом.

— Что вы обнаружили?

— Наши предположения подтвердились: стены города уже давно утратили былую прочность. Лазутчики подтверждают, что крепость можно захватить лишь с южной стороны. Остальные недосягаемы, потому как город стоит на высокой скале.

— Нам известно, что рыцари вывели из Мдины всех солдат, чтобы оборонять Большую гавань. Нам также известно, что город можно захватить в любой момент. — Так доложил предатель в сердце ордена.

— Осталась кавалерия, Мустафа-паша.

— Ее атаки слабеют, потери растут, а вылазки безболезненны.

— Мдина будет твоей, Мустафа-паша.

— Моей будет Мальта.

Мустафа-паша не станет забывать о столице, отложит в качестве резерва или зимней стоянки на случай изменения в соотношении сил или длительной задержки. Настоящий трофей находился здесь. Главнокомандующий держал орден в кулаке и намеревался вырвать сердца рыцарям, равно как и их упрямым братьям из павшего форта. Ла Валетта он пока что оставит в живых. Несомненно, Сулейман Великолепный изобретет нечто особенное для бывшего великого магистра ордена Святого Иоанна.

Неподалеку от Монастырской церкви, в маленькой часовне Святой Богоматери Дамасской, Жан Паризо де Ла Валетт возносил молитвы и благодарил небеса за еще один пережитый день. Когда-то он просил воинов гарнизона совершить подвиг невообразимой отваги и стойкости. И те вняли Слову Божию и зову гроссмейстера. Свершилось чудо. Но его придется повторить вновь.

— Дядя!

Тихо прикрыв за собой дверь, в часовню вошел Анри. Не оборачиваясь, Ла Валетт опустил голову. Нерешительность и сдерживаемая досада в голосе племянника уже сказали за него все.

— Мавр?

— Изрублен на куски, дядя. Убийцы неизвестны.

— Я потерял незаменимого друга, которому обязан жизнью.

— И который отдал бы за нее свою. Он пожелал остаться в Биргу, когда Кристиан предложил ему отправиться в Мдину.

— Он должен был уехать.

— Мавр исполнял долг перед тобой, дядя. Он видел, что к тебе подступают враги.

— Но они прежде добрались до него. Как мог я подвергать друга столь огромной опасности? Как мог так жестоко отнестись к нему и заточить в казематы?

— Он сам просил об этом.

— И затем спас нас от турок. Мне будет не хватать его советов, Анри. Я поплачусь за эту потерю. — Плечи гроссмейстера поникли.

— Ты можешь извлечь из этого выгоду, дядя.

— Не вижу никакой выгоды.

— Не будь мавр мертв, ты бы не поверил. Не пожертвуй он жизнью, ты бы не начал действовать.

Ла Валетт медленно повернул голову.

— Говори, что у тебя на уме.

— Кто-то привел в действие предательский план, согласно которому ты умрешь от яда, а орден будет сдан язычникам.

— Трупы наших солдат устилают стены форта, лазарет полон раненых, а ты говоришь об измене.

— Среди твоих приближенных скрывается враг.

— Ты с ума сошел, Анри!

— Чужое вероломство, а не сумасшествие погубило мавра. И может погубить любого из нас. Капитан корсаров Эль-Лук Али Фартакс открыл Кристиану, что среди членов военного совета рыцарей есть отступник, который помогает сарацинам.

— Ты поверил на слово корсару?

— Кто же тогда направил турок в тоннели под фортом? Кто подорвал пороховой склад в Сент-Анджело и хранилище взрывчатки в Сенглеа? Кто позволил корсарам беспрепятственно высадиться на берег под стенами Сенглеа перед самым носом у наших пушек? Кто подсыпает тебе яд?

Ла Валетт встал и посмотрел в глаза племяннику.

— Ты поклялся никому не говорить о моем недомогании.

— Я ни с кем и не говорил, дядя. Равно как и не наводил на подобную мысль.

— По какой причине ты скрыл от меня эти факты?

— По которой и посоветовал тебе переехать в Биргу, дядя. Ради твоей же безопасности. Мы не должны встревожить предателя, чтобы он не начал действовать поспешно и непредсказуемо.

— Но ты рассказал мне все сейчас.

— Наш верный мавр убедил меня дождаться его смерти. Он изучал симптомы твоего недуга и пришел к заключению, что твое тело отравлено мышьяком.

— Теперь и сам он изрублен мечом.

— Но таково его предупреждение. Опасность еще не миновала, дядя.

— Посмотрим, останется ли последнее слово за турками.

Словно в ответ грянул одновременный залп всех вражеских орудий, чей грохот разорвал воздух и сотряс землю. Обстрел вновь окутает пылью форты, обрушит в крепостной ров еще один участок стены. Беседа дяди с племянником завершилась. Оба хорошо понимали друг друга и осознавали, что затишье окончилось и вскоре налетит еще более страшная буря.

Буря налетела во вторник, 7 августа 1565 года, на восьмидесятый день осады — спустя пять суток после первой попытки турок атаковать два полуострова сразу. Готовые к бою, но совершенно не ожидавшие такого натиска, защитники стойко сражались, пытаясь удержать тающую линию обороны, замедлить хлынувший смертоносный поток. Они постепенно сдавали позиции. Горстки измученных солдат были смяты. Все реже метали они взрывчатые горшочки, все чаще стреляли из мушкетов не целясь. На высоком парапете один из рыцарей отчаянно рубил мечом. Окруженный и обреченный на гибель, он остался последним из перебитого отряда. Турецким аркебузирам приказали целиться ниже доспехов, и одна из пуль поразила рыцаря в пах. Судорожно сжав кровоточащую рану, он упал на колени, а затем на живот. Враги добивали раненых. Продвигались вперед.

Юбер переменился. Бесследно исчезли его наивность, привычное добродушие и веселый нрав. На их месте возникло нечто иное, мрачное; в глазах послушника читалось напряжение, а на лице застыло выражение решимости.

За пределами лазарета, где груды раненых лежали в ожидании смерти, молодой священник поднес воду к губам прислонившегося к стене солдата.

— Юбер, побереги питье для кого-нибудь другого, — тихо обратилась к нему Мария, мастерившая навес из обрывка корабельного паруса. — Он умер.