Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди Страница 65

Прокурор решительно поднялся:

― Прекратим эту игру, милостивый государь. К чему вы хотите прийти?

Флогерг с минуту пристально посмотрел на него, не отвечая, как бы наслаждаясь его мучениями, и потом среди молчания резко уронил, точно нож гильотины на плаху:

― К этим письмам.

И он поднес их к его глазам, держа на расстоянии. Восковая бледность залила лицо прокурора, взгляд его стал свирепым, как у зверя, окруженного псами, и я припомнил слова Флогерга: загон зверя...

― Письма эти, ― продолжал Флогерг, поигрывая связкой их, ― били написаны молодым кандидатом в судьи одному департаментскому чиновнику, начинавшему тогда выступать в политике. И тот и другой пошли впоследствии очень далеко, помогая один другому; но они хорошо знали друг друга, и каждый из них принял меры предосторожности.

Эти письма очень поучительны. Бывший департаментский чиновник тщательно сохранил их, чтобы избежать ― мало ли что может случиться! ― всякого враждебного действия со стороны своего друга, ставшего главным прокурором, против него, ставшего сенатором. Мне думается, что если бы хорошо порыться в бумагах этого судейского чиновника, то в них можно было бы найти ответные письма молодого начинающего политика, сохраненные самым благоговейным образом. Не знаете ли вы, многоуважаемый, кто были эти два отъявленных мерзавца?..

― Как эти письма попали в ваши руки? ― исступленным голосом спросил Магуд.

Флогерг с минуту наслаждался своим торжеством.

― О, чистейший случай! Как только этот превосходный друг умер, бумаги его тотчас же были опечатаны. Мне думается, что вслед за этим они подверглись тщательному осмотру. Но вот в чем дело: писем этих уже не было у него, когда он умер. А я со своей стороны очень дорого заплатил за них одному лакею бывшего сенатора. И одной из причин самоубийства вашего друга... потому что он ведь покончил с собою, бедняга!.. одной из причин самоубийства было как раз то, что он не мог найти у себя эти письма. Разрыв сердца, от которого он умер, был только видимостью; я это знаю, потому что присутствовал при последних его минутах.

― Это вы, не так ли, убили его, чтобы украсть у него эти письма, а затем шантажировать меня?

Флогерг снисходительно пожал плечами.

― Ваше испорченное воображение заставляет вас всегда и во всех видеть преступников. Правда гораздо проще. Сообщник ваш ― вы меня извините, но это именно самое подходящее слово ― покончил самоубийством именно потому, что узнал, что я владею этими письмами, а также и другими, которые он имел неосторожность написать другом лицам. Не имея тогда иного выбора, как тюрьма или тот свет, он предпочел выбрать тот свет. Там, по-видимому, можно укрыться от всех земных беспокойств.

Прокурор Магуд признал, казалось, свое поражение, но не изменил своей гордой осанки.

― Пусть так! Довольно тратить ненужные слова. Сколько?

Флогерг, смеясь, откинулся на спинку кресла, в восторге хлопая себя по ляжкам.

― Что вы на это скажете, Гедик? Как вы думаете, ведь стоило работать из-за подобной минуты?

Затем он встал и смерил взглядом, внезапно ставшим ужасным, загнанного в тупик человека.

― Я расскажу вам одну историю, ― сказал он, и он снова уселся.

― 1896 год, ― начал он. ― Берега реки Ранса; место называется приорство. По приказанию анонимного владельца, нотариус соседнего городка, Динара, делит на участки это обширное владение.

Местность восхитительна: с высокого берега обрывисто падают в воду хаотически нагроможденные скалы. Среди них прорезывается дорога, спускаясь к речному пляжу; там собираются провести поодаль ― железную дорогу, а от нее к берегу ― трамваи.

Годом раньше участки были уже проданы туристам, и в течение зимы на них выросли кокетливые дачки. Летом 1896 года цены на участки все повышались, потому что на бумаге был составлен чудеснейший план купального здания, с казино, парком, теннисом, гольфом и поло, и все это должно было затмить собою город Динар. Завязываются переговоры, и нотариус преисполнен оптимизма.

Но внезапно происходит ряд домашних краж, правда, незначительных, но довольно частых, и это порождает страх среди первых обитателей этой местности, а предполагаемые покупщики новых участков опасаются приобретать их. Обращают внимание на то, что местность эта пустынна и расположена вдали от всякого жандармского или полицейского поста. Некоторые из напуганных покупателей воздерживаются от покупки участка, другие колеблются. Появляется целый ряд агентов уголовного розыска, чего местность эта раньше не знала, и они довольно бесцеремонно начинают производить следствие. Несомненно, что владелец земель ― чрезвычайно важное лицо и что необходимо дать ему удовлетворение, успокоив нерешительных покупателей быстрым арестом виновника краж.

Одного за другим арестовывают дорожных бродяг, рабочих с ферм, случайных прохожих, но всех приходится освобождать ввиду бесспорных алиби. Высокопоставленное лицо нервничает; лето проходит, и покупатели участков воздерживаются от сделок.

Тут арестовывают одного каменщика. Это добродушный пьяница, его хорошо знают во всей округе. Единственным пороком его является то, что в дни получки он любит выпить слишком много кружек пива и стаканов вина. При нем нашли, как рассказывают, цветной платок, который он, по его заявлению, получил от молодого лицеиста, каждый год приезжающего из Манса на вакации к своей крестной матери.

Лицеист защищается и оправдывается: тогда крестная мать его роется в своих шкапах и устанавливает исчезновение из них 600 франков золотом, спрятанных между двумя простынями. Нет сомнений: это каменщик как-нибудь вечером перелез через забор, проник через окно в комнату, взломал шкап и украл деньга и разные тряпки; жандармы устанавливают даже, что следы в саду совпадают со следами от подкованных гвоздями сапог злоумышленника. Кража со взломом, ночью, в обитаемом доме... Дело каменщика плохо! Его перевозят в тюрьму Сен-Мало. Он испуган и защищается плохо.

И вот через неделю к судье является заплаканный лицеист и признается ему, что вел себя как негодяй, что это он похитил у своей крестной матери шестьсот франков и проиграл их в казино Динара, что каменщик невиновен и что платок он ему действительно подарил в обмен за молодую вынутую из гнезда сороку.

В приорстве ― страшное волнение. Крестная мать пользуется всеобщим уважением, и семья лицеиста ― одна из самых почтенных. Это ― мальчишеский проступок, и все дело будет улажено между отцом, вооруженным плетью, и юным раскаивающимся бездельником. Крестная мать берет свою жалобу обратно.

Но правосудие пошло уже в ход, и для общественного мнения нужен виновный: от этого зависит судьба продажи участков. По прошению высокопоставленного лица суд будет продолжать это дело.

Мало-помалу, в то время пока лицеист сидит под замком, укрепляется всеобщее мнение, что он ― единственный виновник всех совершенных краж; на этом все и успокаиваются. Он, однако, со слезами отрицает эти обвинения и признает только кражу, совершенную им у крестной матери.