Таинственный остров - Жюль Верн Страница 64

– Друзья мои, – наконец сказал Сайрес Смит, – нам остается одно: дождаться рассвета, затем действовать сообразно обстоятельствам. А пока что пойдем в Трубы. Там мы будем под крышей и если не сможем поужинать, то, по крайней мере, выспимся.

– Кто же тот нахал, который сотворил с нами эту штуку? – спросил еще раз Пенкроф, который никак не мог примириться с положением дела.

Но кто бы ни был «нахал», колонистам, как советовал инженер, оставалось только одно – отправиться в Трубы и ожидать там рассвета. Топу было приказано не уходить из-под окон дворца, а когда Топ получал приказание, он обязательно выполнял его. Умная собака осталась у подножия стены, а ее хозяева приютились среди скал. Сказать, что колонисты, при всей своей усталости, хорошо выспались на песке в Трубах, значило бы погрешить против истины. Им не терпелось выяснить смысл последнего происшествия и определить, случайность ли это, причины которой выяснятся с наступлением утра, или дело рук человека. Кроме того, им было очень неудобно лежать. Как бы то ни было, их жилище в данное время было занято, и они не могли туда вернуться. А ведь Гранитный Дворец являлся для колонистов не только жилищем, но и складом. Там находился весь инвентарь колонии: инструменты, приборы, оружие, снаряды, запасы продовольствия. Если все это разграблено, колонистам придется устраиваться заново, снова выделывать оружие и снаряды. Трудная задача!

Тревога мучила колонистов. То один, то другой вскакивал и ежеминутно выходил посмотреть, хорошо ли Топ исполняет обязанности сторожа. Только Сайрес Смит выжидал с обычным спокойствием, хотя его упрямую мысль раздражало сознание, что он стоит перед совершенно необъяснимым фактом. Инженер возмущался, думая о том, что вокруг него, а может быть, и над ним действуют какие-то силы, которых он не может даже назвать. Гедеон Спилет вполне разделял чувства Смита. Оба друга несколько раз принимались вполголоса обсуждать непонятные обстоятельства, перед которыми пасовали их проницательность и жизненный опыт. С островом связана какая-то тайна – сомневаться в этом было нельзя. Но как ее разгадать? Герберт не знал, что и думать; ему хотелось поговорить об этом с инженером. Наб в конце концов решил, что все это – не его дело, а хозяина; и если бы честный негр не боялся показаться невежливым, он так же добросовестно выспался бы в Трубах, как и на своем ложе в Гранитном Дворце. Что касается Пенкрофа, то он негодовал больше всех и был искренне взбешен.

– Это шутка! – говорил он. – С нами сыграли шутку! Я не люблю шуток, и горе шутнику, если он попадется мне под руку.

Едва на востоке показались первые проблески зари, как колонисты, тщательно зарядив ружья, отправились на берег, к кромке скал. Лучи солнца намеревались вскоре осветить Гранитный Дворец, который был обращен прямо на восток. И действительно, еще не было пяти часов, когда окна дворца, прикрытые ставнями, стали видны из-за завесы листьев. С этой стороны все было в порядке. Но вдруг из груди колонистов вырвался крик: дверь, которую они заперли перед уходом, была широко открыта. Кто-то проник в Гранитный Дворец, теперь это было уже неоспоримо. Верхняя лестница, соединявшая площадку с дверью, была на месте, но нижняя оказалась убранной и поднятой до порога. Было более чем очевидно, что пришельцы хотели обезопасить себя от всяких неожиданностей.

Что же касается их вида и количества, то определить это было пока невозможно. Ни один из незнакомцев не показывался.

Пенкроф крикнул еще раз.

Никакого ответа.

– Вот негодяи! – вскричал моряк. – Они спят там спокойно, как будто находятся у себя… Эй вы, пираты, бандиты, морские разбойники, дети Джона Буля [32]!

Пенкроф считал эпитет «дети Джона Буля» самым оскорбительным прозвищем.

Между тем совершенно рассвело, и Гранитный Дворец засверкал под лучами солнца. Как внутри, так и вне его все было тихо и спокойно.

Колонисты начали было сомневаться, действительно ли Гранитный Дворец подвергся нападению. Но положение лестницы доказывало это с достаточной очевидностью. Несомненно было и то, что оккупанты, кто бы они ни были, не могли убежать. Но как до них добраться?

Герберту пришла мысль привязать к стреле веревку и пустить стрелу таким образом, чтобы она попала между ступеньками лестницы, болтавшейся у порога. При помощи веревки можно будет вытянуть лестницу до земли и восстановить сообщение с Гранитным Дворцом. Больше ничего не оставалось делать; маневр, требующий некоторой ловкости, должен был удаться. К счастью, луки и стрелы хранились в одном из коридоров Труб, где находилось также несколько сот метров легкой веревки из гибиска. Пенкроф размотал веревку и привязал ее одним концом к хорошо оперенной стреле. Затем Герберт натянул лук и прицелился в висячий конец лестницы.

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Пенкроф и Наб отступили назад, чтобы видеть, что происходит в окнах Гранитного Дворца. Журналист, приложив ружье к плечу, взял дверь на прицел.

Герберт спустил тетиву. Стрела засвистела, увлекая за собой веревку, и застряла между двумя последними ступеньками лестницы.

Маневр удался.

Герберт тотчас же схватился за конец веревки, но в ту минуту, когда он встряхнул ее, чтобы опустить лестницу, между стеной и дверью быстро просунулась рука, схватила лестницу и втянула обратно.

– Трижды негодяй! – вскричал Пенкроф. – Если тебе хочется пули, то ты скоро ее получишь.

– Но кто же это такой? – спросил Наб.

– Как? Ты не узнал?

– Нет.

– Да ведь это обезьяна – макака, мартышка, сапажу, орангутанг, бабуин, горилла, сагуин… Обезьяны захватили наше жилище. Это они забрались туда по лестнице, пока нас не было!

В эту минуту, словно желая подтвердить слова моряка, у окон показалось несколько четвероруких. Они отодвинули ставни и приветствовали настоящих хозяев дворца всевозможными ужимками и гримасами.

– Я же говорил, что это глупая шутка! – вскричал Пенкроф. – Но, по крайней мере, один из шутников поплатится за остальных!

Моряк приложил ружье к плечу, быстро прицелился и выстрелил. Все обезьяны скрылись, кроме одной; смертельно раненная, она упала на берег. Эта огромная обезьяна, несомненно, принадлежала к высшему разряду четвероруких. Была ли это шимпанзе, орангутанг, горилла или гиббон она, во всяком случае, относилась к числу человекообразных обезьян, которых назвали так за их сходство с людьми. Герберт заявил, что это орангутанг. А юноша, как известно, был сведущ в зоологии.

– Вот прекрасное животное! – сказал Наб.

– Пусть оно двадцать раз прекрасное, ответил Пенкроф, – но я все еще не вижу, как мы сможем вернуться!