Морской князь - Евгений Таганов Страница 63

Узнав, что Дарника больше всего беспокоит необстреленность словенских ополченцев, мирарх тоже порядком встревожился: как же тогда быть?

– Надо им дать почувствовать вкус крови, – мрачно изрек на это князь.

– Как это?!

– Перед переправой на левый берег нападем на какое-нибудь хазарское селище.

– Ты, наверно, смеешься? – изумился Леонидас, успевший за время знакомства привыкнуть к княжеским шуткам, произносимым с самым серьезным видом. – Так тебе хазары и позволят!?

– А если сделать так, что хазарское селище будет само виновато?!

– Нет, ты точно сошел с ума! – Мирарх верил и не верил князю. – Да уже одно то, что твои ополченцы переправятся через огромную реку, когда пути назад не будет, сделает их всех бесстрашными воинами. Ты же сам говорил – кутигуры пленников не берут.

– Ты, наверно, прав, – смиренно соглашался Рыбья Кровь, заставляя союзника сокрушенно качать головой: ох уж эти варвары!

Помимо больших войсковых забот, появилась теперь у князя и забота маленькая – Евлалия. Почувствовав некоторую слабину Дарника, она отныне едва ли не каждый день, подождав, когда он окажется один, являлась к нему в шатер. После нескольких пустых фраз о делах неизменно следовало:

– Хочу немного тебя посмешить. – И руки великовозрастной шалуньи начинали распускать завязочку тельной сорочицы, дабы порадовать князя видом своей груди. В таких случаях Дарник всегда сожалел, что взял к себе в оруженосцы Афолия, – любой словенский услуживец давно бы сообразил, как воспрепятствовать этому безобразию, Афобий же ни за что не решался вторгаться в шатер во время присутствии у князя представительницы женского пола. Хорошо, что всегда находился кто-то, кто возле шатра спрашивал у охранников-телохранителей: – Князь сильно занят или нет?

– Входи! – кричал тогда ему из шатра Дарник и действительно смеялся, глядя как Евла прячет свое молочное достояние.

Как бы он потом не хмурился и не досадовал, но эта забава ему весьма нравилась. Порой даже думал, а не сойтись ли с Евлой в самом деле, выговорив у нее обязательное условие не слишком показывать их связь на людях, однако понимал, что сделать это никак не получится, – бойко разговаривающая по-словенски ромейка не даст себя загнать ни в какие рамки, а наличие крошечной дочурки всегда надежно защитит ее от любого княжеского наказания.

Попытки Евлы «обесчестить» князя, разумеется, не остались незамеченными его ближним окружением, а потом и всем словенским полком. Если в глаза Дарнику никто не решался об этом говорить, то за глаза над «великим и непобедимым» потешались кто как мог. Самой же Евле все доставалось полной мерой. Когда шутки бывали особенно злыми и оскорбительными, она не выдерживала и бросала в ответ:

– Стану княжеской наложницей, я это вам хорошо припомню!

Корней докладывал Дарнику обо всем этом и снова и снова настаивал:

– С этим надо что-то делать!

– Ничего делать не надо, – отмахивался от хорунжего князь. – Пускай посмеются. Главное, чтобы в лицо мне не хихикали.

Сказал – и сглазил. В тот же вечер один из бойников-ветеранов, широко ухмыляясь, спросил у идущего мимо Дарника:

– Князь, а не пора ли нам уже твою собачью свадьбу справлять?

Дарник остановился и пристально посмотрел на весельчака.

– Да я просто так, пошутить хотел, забудь, не сердись! – спохватившись, заканючил бойник.

– Два дня, – бросил Рыбья Кровь телохранителям-янарцам и двинулся дальше.

«Два дня» означало, что бойник со своим напарником, оба в голом виде, в одних сапогах (ноги должны быть целы), будет два дня идти на привязи за обозной повозкой, таща на спине узел со своей одеждой и доспехами. Таким было дарникское наказание за драки, мелкое воровство, сон в дозоре, ну и конечно, за недостаточное уважение к княжескому званию.

Эти наказания понравились и ромейским архонтам – скоро уже и голые стратиоты (без напарников, разумеется) плелись за своими повозками, вызывая смех сотоварищей, – все же это было и лучше и легче, чем наказание плетьми.

Хазарский Калач между тем был все ближе и ближе. Высланные вперед дозорные доложили, что видели у причала среди хазарских судов аж три ромейские биремы, а рядом с городской стеной большое скопление хазарских войлочных юрт. Но Дарник не стал направляться прямо к хазарскому городу – направил походный поезд к северу, к своему Турусу, располагавшемуся, как и Калач, на левом берегу Танаиса, только в тридцати верстах выше по течению. Но не смог отказать себе в удовольствии прокатиться вместе с Леонидасом и небольшой охраной посмотреть с правого берега на хазарский город. С высокой, холмистой правобережной гряды на Калач со всеми его садами и красными черепичными крышами открывался хороший вид.

– Калач должен быть благодарен тебе, мирарх, – любуясь городом, сказал князь своему спутнику. – Я дал зарок, что если твое войско не придет, сжечь его. Один раз сжег его всего наполовину, теперь бы сжег полностью. Причем прямо с этого места.

Действительно, за счет высоты холма, на котором они стояли, три стрелища до городских кварталов были вполне доступны для больших Пращниц.

– В твоем «Жизнеописании» сказано, что твое войско прошло мимо Калача, никого не трогая, – усомнился в его признании мирарх.

– Так это был уже второй поход. В первый мы хорошо его потрепали и захватили Турус.

Еще день пути – и на правом берегу реки они вышли к сторожевой веже, близнецу Смоли, охраняющей паромную переправу через Танаис, затем увидели и сам Турус во всей его неказистой красе: чахлые деревья, полсотни деревянных домов, обнесенных валом и одноярусной деревянной стеной. Выдающимися здесь были лишь три трехъярусные вышки в середине городища, камнеметы которых могли разворачиваться в любую сторону, бухта, вдававшаяся прямо в городище, да паром через Танаис на лебедках, способный перевозить по две груженых повозки за раз.

Немедленно по прибытии объединенного войска началась его переправа на левый берег: лошадей переправляли вплавь, воинов – на лодках, повозки – на пароме. Все удовольствие заняло половину дня. Чтобы не заходить в само городище, Дарник приказал себя везти на лодке ниже по течению, туда, где в чистом поле собиралось само войско; сославшись на занятость, не принимал и турусцев, поручив Корнею выслушивать отчет о делах городища.

Главное, что интересовало князя: есть ли пополнение с верховьев Танаиса? Голубиная почта не подвела – на лодиях и плотах приплыло больше двухсот человек и, по слухам, плыли еще. Таким образом, обязательство перед ромеями и хазарами почти полностью исполнилось: в словенском строю находилось уже восемнадцать сотен воинов.

С одной из липовских ватаг прибыло послание от Тура. Сын кратко описывал, как его замечательно встретили в Липове. Малозаметная точка у четвертого слова свидетельствовала, что это так и есть. Ну что ж, хоть за младшего княжича теперь не приходилось волноваться.