Черноводье - Валентин Решетько Страница 62

Агафья встала и, неловко ступая затекшими ногами, неторопливо пошла к лежавшей около воды добыче. Не доходя до сохатого метра три, она остановилась и стала внимательно осматривать поверженного зверя, остерегаясь случайного удара. (Удар ноги раненого или бьющегося в агонии сохатого обладал страшной силой. Он мог срезать копытом сосенку, точно соломинку, не говоря уже о слабом человеческом теле.)

Тунгуска осматривала добычу:

– Хороший бык… Молодой! – запрокинутую горбоносую голову венчала тяжелая костяная лопата с четырьмя отростками. По телу смертельно раненного животного волнами пробегала дрожь. Наконец агония прекратилась, и туша сохатого застыла в каменной неподвижности. Агафья отставила ружье в сторону, прислонив его к стволику невысокой сосенки.

От обласка, оставшегося на берегу Варыньоги, прибежал Лыска. Крупный пес вздыбил шерсть на загривке. На прямых ногах пружинящей походкой обошел лежащего на земле лося и вдруг с хриплым захлебывающимся воплем кинулся на сохатого. Хрипя и давясь шерстью, стал трясти его за загривок.

Агафья довольно улыбалась, наблюдая азарт и ярость молодой собаки.

– Пущай привыкат! – наконец, дав собаке вволю излить злобу, охотница отогнала ее. Лыска, глухо ворча, нехотя отошел от лежавшей на земле туши и улегся около ружья под сосенкой. Агафья погладила собаку, приговаривая:

– Хороший собачка, хороший!

На небе догорала вечерняя заря. Из-под таежного полога все ближе подступали сгущавшиеся сумерки, готовые вот-вот поглотить песчаную полосу лесного озера. Тускнела тропа на водной глади, протоптанная невесомыми следами вечерней зари.

Агафья забеспокоилась:

– Однако, скоро темно будет. Костер надо палить! – Осмотрев еще раз добычу, она тихо проговорила: – Здоровый бык… Много делов будет! – И Агафья заторопилась наготовить дров. Она стаскивала сушняк, колодник в одну кучу рядом с убитым лосем. Куча дров росла на глазах, но Агафья все подтаскивала и подтаскивала валежник. Свежие медвежьи следы подсказывали ей, что ночью может наведаться в гости сам хозяин, Амикан-батюшка. Наконец, она кончила заготавливать дрова и быстро разожгла костер.

– Теперь будет хорошо! – удовлетворенно проговорила тунгуска, глядя на разгоравшийся костер. Затем она взяла за ногу еще не остывшую тушу, оттянула ее и сделала первый надрез вокруг коленного сустава острым охотничьим ножом. Крепко сбитая и ловкая, нож так и мелькал в ее опытных и сильных руках. Длинная, черная коса в руку толщиной выбилась из-под косынки, мешала работать Агафье. Она недовольно морщилась, ругаясь про себя, что мать не разрешает отрезать надоевшую косу.

Охотница кончила свежевать добычу уже ночью. Ободранная туша лежала на собственной снятой шкуре. Агафья, соблюдая осторожность, вспорола брюшину лося. Запустив руки в еще не остывшую утробу, она вывалила внутренности наружу. Ловко отсекла печень и бросила ее на шкуру. Затем отделила сердце и, разрезав его на несколько частей, кинула кусок собаке. Лыска на лету поймал мясо и мгновенно проглотил его, умильно поглядывая на хозяйку. Агафья вытерла окровавленные руки о чистый мох, с трудом выпрямилась, растирая руками затекшую поясницу. И только сейчас она почувствовала, как сильно устала и как сильно проголодалась. Она отрезала кусок печени и присела около костра. Вонзив зубы в кровоточащую печень, она с наслаждением прикрыла глаза. Сырая печень, как сметана, приятно таяла во рту. Подкрепившись, она откинулась на руки и выпрямила устало гудевшие ноги.

Где-то далеко, в глубине леса, снова послышался лай собаки. Лыска поднял голову и, навострив уши, глухо заворчал. С каждой минутой лай был слышен все ближе и ближе.

«Однако, на зверя лает. Сам-Амикан в гости идет!» – уверенно подумала тунгуска. Ни тени растерянности на бесстрастном широкоскулом лице. Она спокойно огляделась, прикидывая, где лучше разжечь добавочные костры. Быстро наметив место, она торопливо стала разжигать новые костры. Скоро вокруг ободранной туши, потрескивая, разгорались три костра.

Лай все ближе и ближе. Агафья уже не сомневалась: зверь идет прямо на нее. Она еще подкинула в огонь валежника. Вверх взметнулись искры, красноватое пламя мерцающим светом выхватило прибрежный песок и опушку леса. Лай уже звучал совсем рядом, на опушке, – неистовый, захлебывающийся. Изредка он прерывался раздраженным звериным рыком и досадным фырканьем. Медведь и собака, связанные между собой невидимой нитью, вывалились на прибрежную полосу из таежной темноты. Верткая Тайжо уже не лаяла, а неистово ревела. Она кидалась на зверя сзади, пытаясь схватить его за голяшки. Медведь, не обращая внимания на беснующуюся лайку, только иногда досадливо отмахивался лапой, ломая мелкорослые сосенки, попавшие под тяжелый удар. Переваливаясь через колодник, ломая мелкий кустарник, зверь шел прямо на костры. Ничто не могло сбить его с намеченного пути – ни ярость охотничьей собаки, ни ярко горевшие костры, ни человек…

Агафья стояла внутри треугольника, в углах которого билось неровное пламя, рядом с ободранной тушей. Кургузая фигура медведя в блеклом свете смазывалась: она то сливалась с мохом и раскоряченным валежником, разбросанным по берегу, то вдруг, высвеченная мгновенной вспышкой костра, отчетливо и резко выступала на тусклом фоне деревьев и снова растворялась в мерцающих бликах неровного света. Она видела, какой крупный зверь пожаловал в гости.

Агафья судорожно сжимала ружье. Многовековой опыт сородичей, всосанный с молоком матери, подсказывал ей: не стреляй – при таком свете можно смазать и, не попав в убойное место, можно опасно ранить зверя. Подняв ружье, она настороженным взглядом следила за медведем.

Никакие препятствия не могли остановить зверя. Вот он уже внутри костров; шагов двадцать отделяет незваного гостя от мяса и человека.

Лыска, стороживший добычу, глухо рычал, припав к земле. Наконец зверь вступил на ту территорию, которую непосредственно охранял Лыска. Кобель вскочил на ноги и не залаял, а яростно забухал басом и кинулся на медведя. Зверь недоуменно присел на задние лапы и брезгливо отмахнулся от внезапно насевшей собаки. Верткая, но еще малоопытная молодая лайка, увлекшись в слепой ярости, не смогла увернуться, удар пришелся вскользь. Лыска без визга отлетел в сторону. Очумелый от удара, он вскочил на ноги и молча, ни секунды не раздумывая, кинулся на врага сзади. Через мгновение собака оседлала противника. Прыгнув на спину, она острыми клыками схватила медведя за ухо.

Зверь яростно заревел, мотая головой. Но Лыска, как клещ, держался на лохматом загривке. Медведь покатился по земле, стараясь стряхнуть с себя противника, прижать его к земле. Лыска, как упругий мяч, на прямых, словно звеневшие струны, ногах, отскакивал в сторону.

Звонкоголосая Тайжо тут же вертелась вокруг медведя, помогая сыну.

Медведь, яростно рыча, вставал на лапы… и все начиналось сначала. Лыска, улучив момент, снова оседлал медвежий загривок и вцепился в ухо противника. Медведь покатился по земле, стараясь раздавить собаку, но кобель снова увернулся. Зверь вскочил на ноги, он яростно фыркал в сторону собаки, обдавая ее слюной.