Последние флибустьеры - Эмилио Сальгари Страница 61

— Вы правы, и он, возможно, оказался в лучшем положении, чем мы, потому как не подвергается с минуты на минуту опасности быть изрешеченным пулями.

— Выше нос, приятель! Это гнездо представляет собой крошечную крепость, хотя на первый взгляд так не кажется, и пули не пробьют его с расстояния шестьдесят или семьдесят метров. Я больше боюсь планомерной осады, когда у нас не будет продовольствия, а мой ненасытный живот и так уже начинает бунтовать.

— Стяните потуже пояс.

— Да я давно уже это сделал, — признался баск. — Ох, чертов нос!.. Какой запах доносится снизу! Разве вы не чувствуете?

— Это запах отличного бульона, — ответил бывший трактирщик из Сеговии. — Я понимаю толк в запахах.

— Понятно. Испанцы бросили в котел несколько крыльев кондоров и готовят суп. Как жаль, что мы не можем принять участие в их трапезе!

— Вы уже затянули пояс, теперь заткните нос.

— Если бы он был таким длинным, как у гасконцев, можно было бы попробовать; только вот носы басков, не знаю уж почему, будто бы имеют желание исчезнуть.

Бывший трактирщик из Сеговии не мог удержаться от смеха, и он не боялся, что этот негромкий смешок достигнет с такой высоты испанских ушей.

Между тем голод начинал мучить двоих осажденных, а поднимавшийся вверх запах бульона вызывал тошноту; они же вытянулись в гнезде один подле другого, предварительно подготовив к стрельбе ружья.

До авантюристов доносились болтовня и смех испанцев. Должно быть, суп из кондоров привел их, испытавших немало лишений, в веселое настроение. Вслед за запахом бульона до верхушки дерева донесся запах табака, что привело Мендосу в совершеннейшее отчаяние, потому что табак у него был, только он не осмеливался закурить.

Шло время, а для двоих обездоленных продолжалась пытка; к тому же они ежеминутно боялись, как бы какой солдат не полез на высоченное дерево.

Едва зашло солнце и на лес опустились сумерки, Мендоса, как и обещал, взял острую драгинассу дона Баррехо и сделал глубокий надрез на двух суках, торчавших под гнездом: один — слева, другой — справа. Если бы какой ловкач и добрался до этих веток, то, схватившись рукой за один либо за другой сук, он бы не удержался от стремительного падения.

Тем временем испанцы, видимо, получившие приказ устроиться в этом месте на ночлег, чтобы дать полусотне возможность собраться, разожгли другие костры и положили в угольки огромные куски мяса кондоров. В испанском лагере царило веселье, тогда как гнездо кондора погрузилось в глубокую печаль.

Бедным авантюристам во второй раз пришлось привыкать к раздражающим запахам, поднимавшимся от подножия дерева. Голодный, как волк, Мендоса стянул свой кожаный пояс еще на одну дырку.

Внезапно послышалось несколько голосов и взрывы смеха:

— Педро!.. Педро!.. Луна восходит над сьеррой.

— Поди поищи кондорскую яичницу.

— Покажи-ка силу твоих мускулов, карай!

— Давай-ка лезь! А мы посмотрим.

Мендоса не мог сдержать крепкого словца.

— Вы слышали, Де Гюсак? — спросил он.

— Кажется, пробил наш последний час, — ответил гасконец. — Вот что я понял.

Мендоса встал на колени, крепко сжимая драгинассу дона Баррехо.

В этот момент из-за самой высокой вершины сьерры показалась луна, заливая лес своим мягким голубоватым светом.

— Эх, если б я мог утопить тебя в море, — сказал баск.

А под деревом испанцы продолжали кричать хором:

— Лезь, Педро!.. Луна вышла специально, чтобы осветить тебе яичницу!..

Наконец, весь этот гул перекрыл один голос:

— Ладно!.. Если вы так хотите яичницу, вы ее получите. Педро своего слова не меняет.

Носивший это имя солдат, крепкий малый, которому не исполнилось и тридцати, встал на ноги, перевесил мизерикордию с правого бока на левый, чтобы не стеснять движений, приблизился к сосне и вспрыгнул на один из нижних суков.

— Я покажу вам, — крикнул он, — как марсовые ^[101] взбираются на рангоут. ^[102] Замолчите и следите за мной.

Мендоса и Де Гюсак все это видели и слышали. Если солдату удастся миновать подрезанные ветви, авантюристы будут раскрыты.

— Что вы теперь скажете, Мендоса? — спросил бывший трактирщик из Сеговии, мучивший спусковой крючок своей аркебузы. — А если его пристрелить, прежде чем он доберется до нас? В своей меткости я уверен.

— Как и я — в своей, — ответил баск, — но прошу вас отказаться, по крайней мере на время, от огнестрельного оружия. Пока еще рано отчаиваться. Думаю, что их пули не пробьют эти толстые ветки, к тому же так плотно переплетенные.

— А если он заберется?

— Мы захватим его в плен и будем держать как заложника. Нас ведь двое, мы оба крепыши, так что легко одержим верх над этим бедовым марсовым. На всякий случай приготовим наши драгинассы, и, если понадобится, ими воспользуемся.

— А потом?

— Осада по всем правилам.

— И нечем будет подкрепиться. Ах, если бы дон Баррехо оставил нам хотя бы птенцов.

— Запоздалые жалобы, — сказал баск.

— А парень лезет очень ловко. Будьте внимательны, Де Гюсак!..

Марсовой, привыкший взбираться по вантам галеонов и благоприятствуемый луной, великолепно освещавшей лес, быстро поднимался, хватаясь то за одну ветку, то за другую. Внизу его товарищи, обступив дерево, молча наблюдали за ним.

Мендоса и Де Гюсак, с тревожно бьющимися сердцами, смотрели, как ловкач приближается к ним. Мендоса сжимал в руке драгинассу дона Баррехо, а Де Гюсак снова взялся за аркебузу, решив воспользоваться ею, что бы впоследствии ни произошло.

Еще несколько минут, и марсовой доберется до тех суков, на которых держалось гнездо. Он уже собирался уцепиться за край конструкции, когда послышался зловещий треск. Одна из ветвей, на которой он стоял, обломилась и несчастный, издав душераздирающий крик, разбился у одного из лагерных костров, что привело в ужас его товарищей.

Шум от падения с большой высоты этого бедняги был таким сильным, что его можно было бы сравнить с выстрелом стенобитного орудия или фальконета. ^[103]