Совесть королям - Мартин Стивен Страница 61

И вновь ответ у Грэшема нашелся мгновенно.

— На какой-то момент мне показалось, что нельзя исключать и такую возможность. Лорд Солсбери обмолвился как-то раз об этом, хотя и косвенным образом. Да, во время нашей последней встречи. Он сказал тогда: как бы ни был хорош наследник трона, он не имеет права замещать собой короля в случае, если тот вдруг станет неугоден народу и этот самый народ сочтет себя вправе сместить монарха. Я не могу сказать вам, какие именно мысли вынашивал Сесил. Однако внутреннее чутье подсказывает мне, что лорд Солсбери не мог строить подобных планов. Это было бы слишком грубо для такого искусного политика, как он. Надеюсь, я правильно понял, ваше величество, суть вопроса, ибо мне становится страшно, когда я смотрю в бездну, на дне которой находится вероятное будущее монархии…

— То есть вы ощутили прикосновение топора к своей шее? — спросил король. И Грэшем, несмотря на алкогольный туман, явственно почувствовал холодное дыхание смерти.

— С этим ощущением я прожил почти всю свою сознательную жизнь, ваше величество. Честно отвечу на ваш вопрос, коль вы пожаловали сюда в поисках истины: нет, не ощутил.

— А зря, сэр Генри. Зря. Оказывается, вы не столь проницательны, как привыкли о себе думать! — В голосе Якова звучали торжествующие нотки. — Вы намеревались очернить сэра Эдварда или моего покойного главного секретаря, а мое горе сделать поводом и средством для вашей личной мести. Я бы мог презирать вас за это. Вы не просто читаете Макиавелли, вы сами есть Макиавелли. И вы бы умерли, от топора ли или от яда — не суть важно. Главное, вы бы умерли.

Грэшем мысленно усмехнулся. «И ты считаешь, что сумел бы пронести сюда яд таким образом, чтобы я об этом не узнал? Даже в свою собственную тюрьму, где ты содержишь обреченные души? Что ж, тебе ничего не стоит меня убить. Но для этого тебе понадобится топор, а сама казнь состоится на открытом воздухе, где идущий на смерть может по крайней мере в последний раз набрать полную грудь воздуха — но только не в этих мрачных, сырых стенах».

В комнате воцарилось молчание. Грэшем даже не обратил внимания, сколько оно длилось. Первым заговорил Яков:

— Полагаю, сэр Генри, что вы говорите мне всю правду. — В голосе короля слышалась жалость к самому себе. — И таких людей, как вы, можно пересчитать по пальцам. Теперь вы будете работать на меня, а не на сэра Эдварда Кока и не на… других. Вы свободный человек, Генри Грэшем. Вы можете покинуть эти стены. Но есть два условия. Вы примете от меня поручение выяснить правду о смерти моего сына. И вы скажете мне эту правду. Если же эта правда потребует ответных действий, вы станете выступать от моего имени и проследите за тем, чтобы эти действия состоялись.

Грэшем вскочил и склонился в почтительном поклоне. Яков, еле держась на нетвердых ногах, тоже поднялся с места. Он посмотрел на золотой кубок, который не выпускал из рук, и поднес к губам, чтобы допить остатки вина.

— Вам наверняка будет интересно узнать, что некий человек, который находится сейчас под моей опекой… человек, который так неловко метает ножи… бежал из-под нее три дня назад. Он обещал доставить мне кое-какие бумаги. Нет, не письма, о которых вам известно, сэр Генри. Другие бумаги.

— Скажите, ваше величество, а эти «другие бумаги» как-то связаны с театром?

Глаза короля блеснули — то ли лукавством, то ли болью. Трудно сказать. Яков посмотрел на дверь. Та была плотно закрыта, никто из слуг при всем желании не мог подслушать.

— О да, связаны, — ответил Яков и, подлив себе в кубок вина, сделал большой глоток. — Так что второе условие таково. Завтра вечером в моем дворце Уайтхолл у вас состоится встреча и беседа с двумя людьми. Они объяснят суть второго поручения, которое я для вас приготовил. Лучше будет, если вы все узнаете именно от них… В шесть часов, сэр Генри. К тому времени вы уже успеете обнять супругу, а может, и сотворить с ней кое-что еще, смею предположить.

Склонность короля к сальным шуткам и интерес к интимной жизни других людей были хорошо известны. Яков мрачно посмотрел на золотой кубок в своей руке — теперь уже пустой — и, прикинув его вес, бросил Грэшему, который ловко поймал его. Затем позвал в комнату слугу и кивком подал знак. Слуга отвесил Грэшему глубокий поклон и передал ему сложенный в несколько раз лист бумаги.

— А это подарок вашей супруге. Оба кубка — и мой, и тот, что у вас в руках. Хотя, смею полагать, эту бумагу она сочтет куда более ценной, нежели какое-то золото.

С этими словами Яков, покачиваясь, вышел из комнаты и вновь окликнул слугу. Скорее всего, он направлялся назад в Уайтхолл — к рыдающей королеве и растерянным вельможам, во дворец, который полнился домыслами, подозрениями и интригами. Впрочем, в таком окружении монархи живут всю свою жизнь.

Интересно, подумал Грэшем, не захватил ли с собой Яков вместе с указом о его освобождении заодно и указ о его казни?