Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая Страница 61

А войско Ингви конунга в своем лагере под стенами Сен-Кантена даже не знало, что уже осталось и без конунга, и без всех почти своих больших и малых вождей. Жизнь в лагере за земляным валом, с бревенчатым частоколом поверху, шла своим чередом: прохаживались дозорные, поутру развели костры, повесили котлы, стали варить кашу и рыбную похлебку. Мясо теперь стало редкостью: во всей ближайшей округе скот был уже съеден, дичь повыбита, а уцелевшую скотину бежавшие жители угнали подальше. Войско уже ощущало недостаток в припасах и роптало по причине затянувшейся осады. Кому хочешь надоест месяцами любоваться на каменные стены, за которыми всего полно – и еды, и вина, и сокровищ, и женщин, и будущих пленных. К тому же скота и хлеба с течением времени и в самом городе становилось все меньше и меньше. В войске шли разговоры, что горожане съедят все свои припасы, а тем временем подойдет король и отбросит викингов от города – вот они и останутся ни с чем, потеряв столько времени даром. Вожди пресекали эти разговоры, а Ингви конунг разыскивал особые приспособления, с помощью которых можно было с большим успехом осаждать каменные стены. У франков такие приспособления имелись с незапамятных времен, оставленные в наследство еще римлянами. Ходили слухи, что они есть в городах, но в небольших городках, захваченных Ингви, ничего такого не оказалось, и пленные франки клялись, что не умеют их сооружать. Пока же у викингов имелись только лестницы, с помощью которых они время от времени предпринимали попытки взобраться на стены, но до сих пор эти попытки не приносили успеха. В Сен-Кантене было достаточно людей, укрывшихся там от набега окрестных жителей, чтобы отбивать приступы. Юный граф Вермандуа, правда, еще в самом начале попал в плен, но оборону в его отсутствие возглавил сен-кантенский епископ Рейнульф. Знатного рода, упорный и твердый духом, он так хорошо справлялся с делом, воодушевляя горожан, внушая им веру в Божью помощь, а также лично показывая пример отваги, что город держался. На неоднократные вызовы сразиться в открытом поле, приходившие от Ингви, епископ с благоразумной твердостью отвечал отказом. Он отлично понимал, что без защиты каменных стен горожане и его собственный отряд станет легкой жертвой опытных, стойких и хорошо вооруженных норманнов.

Но припасы в городе неудержимо таяли – ведь людей надо было кормить. Викинги могли охотиться, ловить рыбу, искать пропитания в других местах, а Сен-Кантен мог рассчитывать только на себя. Через несколько месяцев осады епископ взял распределение припасов в свои руки. В городе находилось несколько монастырей, и благодаря их запасам можно было продержаться еще какое-то время. Но все же епископ отдавал себе отчет, что не сможет, подобно Спасителю, накормить всех страждущих несколькими хлебами, и, уповая на чудо, горячо молился о самом доступном из чудес – о скорейшем приходе короля с его войском.

И вот однажды, около полудня, у епископа Рейнульфа появились основания верить, что Господь внял его мольбам. Дозорные на стенах прислали весть, что в лагере норманнов наблюдается оживление и суета, скорее тревожная, чем радостная. Котлы над кострами были забыты, викинги бегали между шатрами и шалашами, собирались кучками, взволнованно обсуждали что-то, поглядывая на северную дорогу. Но звуков рога не было слышно. И норманнские вожди, многих из которых горожане неплохо знали в лицо, не показывались. Не было видно и самого короля Ингви – его всегда легко было отличить благодаря огромному варварскому украшению, с которым он никогда не расставался. Поговаривали, что это ожерелье ему отлили из захваченного во Франкии золота – чему же удивляться, если знать, сколько святых обителей, церквей и знатных домов было захвачено и разграблено язычниками.

Тем не менее, норманны вооружались. Прошел слух, что за лесом видели большое войско – неизвестно чье. Спешно посланные в монастырь гонцы ушли и пропали, и хёвдинги, вчера под вечер приглашенные на пир к Ингви конунгу, не возвращались. В войске нарастала тревога, и самые уважаемые из воинов поневоле взяли управление на себя. Для начала требовалось вооружиться, выслать разведку и ждать развития событий в полной готовности. Слухи ходили самые разные: одни утверждали, что это франки, другие говорили, что приближаются союзники Ингви, Годфред конунг и Сигтрюгг конунг, остававшиеся на Сене. Высланная разведка тоже пока не возвращалась.

В войске еще царила растерянность, когда из-за холма между двумя перелесками показался большой вооруженный отряд. Отряд был конным, а значит, правы были те, кто ждал франков. Тут уже новые вожди, выбранные взамен пропавших, приказали трубить построение – отступать некуда, приходилось защищаться. И хотя отряд оказался не так уж велик – десятков шесть-восемь, но уж никак не больше сотни – викинги по опыту знали, что тяжеловооруженные франкские всадники могут принести большой ущерб пешим противникам, даже уступая числом. А у них ведь наверняка еще есть пешие воины – иначе едва ли эти франки напали бы неполной сотней на тысячное с лишним войско, не сумасшедшие же они! Правда, обычно они пускают пехоту впереди конницы, но пока ее что-то не видно.

Однако обдумать эту странность и прикинуть, чего следует ожидать, растерянному войску, оставшемуся без вождей, не хватило времени. Всадники быстро приближались, уже ощутимо дрожала земля под копытами. Впереди мчались несколько человек под пестрыми стягами, один из них трубил в рог.

Викинги лихорадочно строились, выравнивали ряды, образуя стену щитов. Бьёрн Чаша, один из опытных воинов, поневоле оказавшийся старшим, с несколькими людьми торопливо вышел вперед. Он сильно рисковал, но надеялся на склонность франков к благородным жестам – для него же каждое выигранное мгновение было сейчас на вес золота.

– Кто вы и кто ваш предводитель? – закричал он, размахивая копьем, чтобы привлечь к себе внимание, но его голос почти тонул в лязге железа, топоте ног и копыт, плотным облаком висевшим над полем грядущей битвы.

– Здесь Гербальд, граф Амьенский, а с ним Ведульф, виконт Пероннский, и Теодеберт, виконт Бельвилльский, Бертран, сеньор Наурский, и другие знатные франки! – ответил ему чей-то голос на северном языке, но на эту небольшую странность Бьёрн сейчас не обратил внимание. – Они пришли, чтобы расправиться с вами, подлые язычники, разбойники, гнойный нарыв на теле прекрасной Франкии! Готовьтесь к бою, если успеете, и уже до вечера все вы попадете в ад, к вашему отцу и повелителю! С нами Господь и король Карл!

Король Карл! Многие услышали это имя, и хотя неясно было, здесь ли он сам или только его имя призывается в поддержку, по рядам норманнов пролетел тревожный гул. Только этого не хватало – чтобы графы, виконты, а то и сам король свалились на голову, да еще в то время, когда собственный конунг со всеми до одного вождями будто в Хель провалились!

Герольды развернулись и ускакали, не дожидаясь ответа, а франкская конница пошла в наступление. Плотный строй пешего войска, прикрытого сомкнутыми щитами и ощетинившегося копьями, конница проломить не могла, но все же норманнам требовалось все их мужество и сила воли, чтобы не дрогнуть при виде мчащейся на них лавины. Земля дрожала, и эта дрожь передавалась людям. Из задних рядов полетели стрелы – но неверные руки подвели, часть стрел была выпущена слишком рано и в лучшем случае застряла во франкских щитах.