Мертвые сраму не имут - Игорь Болгарин Страница 61

Ветер был попутный. Моряки называют его фордевиндом, рыбаки – бризом. Редкая удача в эту пору года. Обычно к ночи ветер дует с моря на нагретый берег, и лишь за полночь меняет направление. Небо было усыпано крупными звездами. Стояла тишина, которую подчеркивали лишь легкий плеск волн о деревянные борта фелюги и мягкие хлопки парусов, пытающихся поймать слабые порывы ветра.

Дно фелюги было устлано брезентом, и пассажиры, укрывшись за высокими бортами, коротали время за разговорами. Леонид был перевозбужден началом необычного путешествия и донимал Кольцова своими вопросами.

– Интересно, Павел Андреевич, с какой скоростью идет наша шхуна? – спрашивал он. Ему нравилось слово «шхуна», он слегка подчеркнуто произносил его.

– У нас не шхуна, Леня.

– А Иван Аврамович называл ее шхуной. А на чем же мы тогда плывем?

– На фелюге.

– А какая между ними разница?

– Я ведь не моряк, Леня.

– Ну, а все же?

– Труба пониже и дым пожиже.

– На нашей шхуне нет трубы. И дыма нет.

– Поэтому она и называется фелюга, – и, улыбнувшись, Кольцов сказал: – Это у матросов есть такая шутка. Вопрос: Какая разница между крейсером и линкором? Ответ: Труба пониже и дым пожиже.

– Ну, хорошо, пусть фелюга. Сколько узлов она проходит за час? Хотя бы приблизительно?

– Ты, вероятно, прочел всего Жюля Верна? – спросил Кольцов. – «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Пятнадцатилетний капитан»? Тебе сколько?

– Только четырнадцать. Я и Станюковича всего прочитал, и Стивенсона. У него замечательно про пиратов. Маме не нравится Билли Бонс…

– А почему мне должны нравиться пираты? – спросила Елизавета Михайловна. – Я люблю героев честных, великодушных, благородных, мужественных.

– А Билли Бонс? Ему черную метку, а у него даже глаз не дрогнул. Один – против банды пиратов, – и Леня снова спросил у Кольцова: – А вы не скажете, Павел Андреевич, на Черном море есть пираты?

– Думаю, что нет.

– Жаль! Вот бы с ними встретиться!

– Господи! – вздохнула Елизавета Михайловна. – Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь умном?

– Но я же задал умный вопрос: с какой скоростью идет наша фелюга?

– Ну, и зачем тебе это?

– Потом я узнал бы, сколько миль до Константинополя, и точно сказал бы, когда мы будем на месте.

– Но еще неизвестно, пойдет ли наш корабль в Константинополь.

– Он не корабль и даже не шхуна, – поправил Елизавету Михайловну Леня. – Он – фелюга.

– Какая разница. Неизвестно, согласятся ли наши матросы отвезти нас в Константинополь. В Одессе они ничего не обещали, сказали: «Может быть».

– Значит, отвезут.

– Почему ты так уверен?

– Потому что, когда у нас в гимназии директор говорит: «Учитель заболел. Может быть, завтра не будет занятий», это точно, их не будет.

– Неизвестно, – вздохнула Елизавета Михайловна. – Все так зыбко, все так неопределенно.

– Ну, допустим, не отвезут. Болгария граничит с Турцией. Я смотрел по карте, там близко. Болгары нас не тронут. Перейдем границу. Там турецкие пограничники, колючая проволока. Мам, ты можешь проползать под колючей проволокой? Тебя арестуют турки! – и грозным голосом добавил: – Усатые, в фесках, с кривыми ятаганами!..

– И так целый день, – пожаловалась Елизавета Михайловна.

– Прекрасный возраст! – не поддержал Елизавету Михайловну Кольцов. – Еще три-пять лет, и романтика испарится, улетучится. Жизнь обломает его, как обломала всех нас, – он указал глазами на дымящего своей трубкой у штурвала Атанаса. – Когда-то и контрабандисты проходили на уровне пиратов. Ну, и что от них осталось? Только слово. А за ним – тяжелый труд, мизерные заработки и страх…Поздно родились.

Паруса были полны ветра, и фелюга бежала легко и почти бесшумно. Взошла луна, большая, красивая. И на море стало видно почти как днем.

Атанас передал штурвал Косте, сам заглянул в какой-то закуток и вынес на середину фелюги анкерок с водой и сумку с едой. Расстелил на брезенте скатерку, выложил на нее вареные яйца, тарань, тонко нашинкованные пластиночки сала, нарезал лук и хлеб.

– Можно… пожалуйста, – Атанас сделал приглашающий жест.

Гости не заставили себя упрашивать. На свежем воздухе, под яркими звездами и луной, под завораживающий плеск моря все это выглядело романтическим пикником.

– Как называется эта рыба? – неумело очищая рыбину, спросил Леня.

– Рыба, – ответил Атанас.

– Ну, как ее называли, когда она была живая?

– Не знаю, как это по-русски.

– Тарань, – подсказал Кольцов.

– А теперь, когда ее засолили?

– Тоже тарань.

– А вот и нет. Она называется вобла. Мне дядя Миша говорил. Это еще когда мы в Туркестане жили. Дядя Миша вместе с папой к нам приезжал. Он привозил такую.

– Дядя Миша, возможно, не знал. Вобла меньше и совсем сухая. А эта. Смотри, какие у тебя жирные руки.

– Дядя Миша все знает.

– Леня, но ведь нет таких людей, которые бы все знали.

– Дядя Миша все знает. Он был там, в Туркестане, нашим командиром. Он целой дивизией, нет, целой армией командовал.

Елизавета Михайловна насторожилась, строго сказала:

– Я о чем тебя просила, Леонид!

– Извини, мама, я забыл.

Кольцов нахмурился и тоже решил поддержать Елизавету Михайловну. Он поднялся, позвал Леню с собой.

– Отойдем в сторонку.