Таежный гамбит - Юрий Достовалов Страница 60

— Генерал Мизинов на подступах к станице, — сказал один из парламентеров, бравый казачий есаул. — Он предлагает вам сдачу на условиях сохранения жизни. Советую не тянуть. В противном случае…

— Знаю, что будет в противном случае, — отмахнулся комендант, но письмо взял. — Передайте генералу мою просьбу: дать на размышление два часа.

— Полчаса! — отрезал есаул и стегнул коня нагайкой. Следом поскакал второй.

Вернувшись к себе, комендант думал, думал, но не знал, что и подумать. Сдаться — может, и сохранят жизнь. Но куда потом с ней, с жизнью с этой? Все одно свои же и порешат. Сопротивляться — определенно умереть. Возможно, пропишут в герои, но тебе-то в том какой толк?..

Полчаса истекали. Плюнув со злости, комендант вызвал помощника и велел срочно перебросить половину сил на восточный край станицы, в приготовленные укрепления.

— Да побыстрее! — рявкнул он. — Десять минут остается. Бегом!..

Ровно через полчаса белые начали наступление с востока. Затрещали пулеметы, плескуче зашептали трехлинейки. Их звонкое эхо далеко раздавалось в морозном воздухе. Приземисто и хрипло заухали орудия.

Вскоре показались первые цепи атакующих. Они шли такой плотной стеной, что коменданту стало страшно. Никогда еще за три года службы в этом гарнизоне он не видел такой массы войск.

— Бегом в станицу! — приказал он помощнику. — Еще две роты сюда! Да нет — три давай!.. Живо, мать твою!

Вскоре три сотни бойцов окопались рядом с оборонявшимися. Наступавшие залегли и открыли прицельный огонь. Все чаще кто-нибудь из оборонявшихся вскрикивал и корчился в мучениях.

— Зарыться глубже! — кричал комендант. — Стрелять только наверняка!

Обе стороны завязли в перестрелке. Связанные на восточной окраине, красноармейцы не знали, что основной удар белые нанесут не здесь.

На западной окраине, там, где вдоль солдатских казарм тянулись бараки арсенала, охрану несла лишь одна рота бойцов. Ее командир, безусый паренек в кавалерийской шинели, настороженно всматривался вдаль, дрожа и в то же время стараясь не подать виду. Этой был его первый бой, и ему хотелось в глазах своих подчиненных выглядеть достойно.

Внезапно, будто ниоткуда, поднялись со снега высокие фигуры в полушубках, казачьих шинелях и вообще в чем попало. Мгновенно они молча бросились на казармы, сверкая шашками и штыками. Впереди бежал немолодой офицер с наганом в правой руке. На боку, мешая бегу, болталась кавалерийская сабля.

Командир роты поначалу растерялся и стоял как вкопанный. Но его толкнул и пригнул к земле старый солдат:

— Ложись, стреляй!

Паренек залег и, передернув затвор трехлинейки, прицелился в бегущего офицера. Выстрелил. Увидел, что пуля сбила с головы офицера фуражку, но это не остановило его. Паренек снова передернул затвор и вновь прицелился. «Странно, — подумал он, — почему они не стреляют?» И выстрелил сам. Офицер споткнулся и повалился на землю. Но он был жив, поскольку продолжал кричать что-то бегущим следом за ним казакам.

А они — Бог ты мой! — были уже совсем рядом. И не успел паренек в третий раз передернуть затвор, как набежавший громила со всего размаха огрел его шашкой. Под суконным островерхим шлемом паренек носил толстую кожаную шапку, а потому удар, хоть и был невероятной силы, все же не оказался смертельным. Командир роты потерял сознание…

С красными у арсенала было покончено в несколько минут. Казаки сбивали замки с бараков, грузили ящики на подогнанные телеги.

Выставив караулы, Сбродов зорко посматривал по сторонам, опираясь на винтовку. Его левая нога повыше колена была туго перетянута поясным ремнем.

— Поживее, станичники! — подбадривал он казаков. — У атамана кончаются боеприпасы, пора отходить!

— Слышь, Кузьмич, — подошел к нему казак. — Ты винтовку-то отдай, она завсегда пригодится, на вот, возьми веделицу ^[51] да обопрись, — он сунул Сбродову подпорку, перекинул винтовку через плечо и снова принялся грузить тяжелые ящики.

От громких криков контуженный командир роты пришел в сознание. Тяжело подняв голову и пересиливая боль, он поднял винтовку, прицелился, выстрелил и от толчка снова лишился сознания.

Сбродов покачнулся, замолчал на полуслове и упал между двух телег. Командир роты даже не почувствовал, как его добивали…

Переполошив ниманский гарнизон, Камов с основными силами отошел на свои прежние позиции на отрогах Кербинского склона. Похоронив Сбродова, он посуровел и замкнулся. Сдаваться он не собирался. Но где сейчас Мизинов, он не знал. А потому пустился наудачу — на восток, через Бурею и Амгунь к озеру Эворон.

Но не знал, что наперерез ему, вдоль Амгуни, идут крупные силы красных. Остатки корпуса генерала Бакича сдались под Уланкомом красномонгольским войскам, и Острецова срочно вызвали в Благовещенск. Дали под его начало четыре тысячи штыков при девяти орудиях и пятнадцати пулеметах и поручили окончательно покончить с мятежниками атамана Камова.