Колодезь - Святослав Логинов Страница 60

В караван-сарай Семён вернулся за полночь. Степан Тимофеевич, привычно не спавший, встретил его, поглядел на убитое лицо, спросил:

— Что, не удалось посчитаться со старым обидчиком?

— Господь посчитался, — хмуро ответил Семён. — Дом уже полгода как погорел, все домашние в огне остались. А где сам бродит — неведомо.

— Ладно, будет убиваться! — успокоительно протянул Разин. — Жалеешь, что своеручно счёты свесть не сумел? Ты, брат, так подумай: злодей наказан, а греха на тебе нет. На казачьих душах и без того многонько висит, никакому попу не разрешить. Давай лучше к дому собираться. Завтра с утра выходим, а нам ещё товары вьючить…

— Какие товары? Мы же своё всё как есть распродали, а чужого не покупали…

— Это ты не покупал, а я, покуда тебя не было, прикупил кой-чего. Вьюков полтораста будет. Пошли, поможешь укладывать.

Взглянув на купленные товары, Семён ахнул. Чего там только не было: шелка сырцовые и крашеные, медная чеканка, лазурит, опийный мак… Товары индийские, иракские, китайские и даже гилянские, те самые, что были привезены сюда самими разинцами. Оказывается, Степан Тимофеевич не только о военном деле промышлял, но и присматривал, кто у них и что покупает и куда купленное везёт. А вечером, пока Семён ходил Мусу искать, пятеро казаков налетели на хранилище иноземных товаров, охрану частью перерезали, частью повязали и вывезли всё, что только смогли. Страшно помыслить, в какое разорение вверг донской атаман персидских купцов. Это уже деньга не воровская, а разбойная. Хотя что их жалеть, торговцев… все они, с Мусою вместе, одним миром мазаны.

Упаковывались спешно, чтобы поспеть через заставы, прежде чем в городе пробьют тревогу. Правда, завтра пятница, праздничный день, так сразу беды могут и не хватиться, но всё же лучше поспешить.

На таможне Семён сказал, что везёт хорасанскую набойку и индийский лат. Самоцветы предъявил и уплатил немалый процент. А товары стражники и досматривать не стали — всё равно ничего дороже хорасанской набойки в тюках быть не может. Взяли пошлины по две аббасы с тюка и отпустили с миром. Узнав сумму платежей, даже щедрый Степан Тимофеевич покряхтел, но Семёновы поступки одобрил. До Ряша верблюдам ещё шагать и шагать, а конная стража скачет быстро и перехватить беглецов может запросто. Пусть лучше ограбленные купцы по городу татей ищут, а на ушедших караванщиков не грешат.

Не выдали святые угодники, обоз вместе со всем грабёжным добрался до казачьих зимовок. Степан Тимофеевич выслушал доклады старшин, переговорил с глазу на глаз с Серёжкою Кривым и велел созывать большой круг.

На гром литавры мигом сбежался народ. Да и без того казаки догадывались, что раз атаман с разведки вернулся, то будет дело, а перед тем — круг.

— Хлопцы-молодцы! — гаркнул Разин, выйдя наперёд. — А что, сабли у вас не заржавели? Говорят, кое-кто из вас огороды начал на жалованной земле разбивать, репу сеять задумал…

— Не было этого! — зашумели в толпе.

— Славно, коли не было. А то бы я тех, кто в земле мараться принялся, мигом из казаков обратно в помещичьи мужики переписал. Так я говорю?

— Так! — в сотню голосов грянул круг.

— Ну так что ж мы стоим? Я вон с пятерыми молодцами полный караван всякого добра привёз, так неужто тысячей народа город Ряш проведать не сумеем? Шах-севенов поблизости нет, их послали бухар воевать, город без войска, а лавки богаты. Тут уже не зипунами, а парчовыми кафтанами пахнет! Гайда, хлопцы, расчехвостим бусурман!

— А-а!… — поднялся над округой сплошной рёв.

В полчаса новоиспечённое персидское войско вскинулось с места, обуянная жадностью лавина хлынула к городу. В станице осталась невеликая охрана, которой поручено было присматривать за стругами, держа их на всякий непредусмотренный случай в постоянной готовности.

В Ряш-городе никто не ожидал нападения, за полгода гилянцы привыкли, что неподалёку живут русские беженцы, привыкли к виду казаков и звукам русской речи. В державе шаха Аббаса немало народов, и на всякого чужака не надивуешься, особенно если живёт он смирно и исполняет шахскую службу. А тут вдруг в одно мгновение привеченные властями русичи обратились в убийц и хищников. Тысячное войско обрушилось на город, который обещалось беречь. Грабили всех без разбора, лишь бы было что грабить. Не щадили ни мечетей, ни медрессе, ни гаремов знатных горожан. Если кто и пытался сопротивляться нахлынувшей орде, то его стаптывали походя и, не заметив, спешили дальше. Скорей! Впереди всегда самая желанная добыча!

Гарнизон крепости попытался было драться, но что могли поделать полсотни аскеров, вооружённых луками и короткими копьями, против такой толпы? А медные пушки — всего их в крепости было четыре — оказались к стрельбе не готовы: валялись себе возле ворот прямо на земле, круглые жерла понабиты всяким мусором. А ведь хорошие пушки были, отнятые в прошлую войну у турок. Разин орудия самолично осмотрел, выслушал сбивчивые речи Семёна, а потом велел стащить стволы на струги и привесть в божий вид. Так и у казаков появились не только малые пушечки, но и серьёзная артиллерия, какая встречается лишь в крепостях и на самых великих кораблях. А то ведь когда из Яицкого городка отплывали, то великие пушки с градских стен пометали в воду.

Семён по лавкам не гулял, оставаясь при Разине. Так ли, этак — он своё успеет получить. Сперва надо дело справить. Дождавшись подходящей минуты, Семён напомнил атаману:

— Под городом летних дворцов тьма. Шахиншахов летний дом тоже тут. Как бы людишки оттуда не утекли вместе с добром. Лучшие аманаты во дворцах живут.

— Валяй! — крикнул разгорячённый атаман. — Бери человек сто и ступай. Шахские палаты тебе дарю!

Охотники нашлись быстро, и вскоре отряд, набранный с бору по сосенке, спешил сквозь масличные рощи в сторону от разоряемого города.

Тревожные вести галопом скакали впереди пешего отряда, и, когда казаки добрались к летним дворцам, их встретила запертая решётка, по ту сторону которой маялся прошлый Семёнов знакомец — дворцовый улем в зелёной чалме. Рядом, отступив на пару шагов, топтался другой приятель — старый садовник, не сменивший, кажется, с тех давних пор ни драного халата, ни стоптанных до дыр сапог, ни истёртого жёсткой землёй кетменя. Позади этой несхожей пары выстроилось человек семь аскеров. Двое стояли с заряженными пищалями, но даже у стрельцов вид был самый несчастный. Ясно ведь, что узорная решётка супостата не удержит, а биться против этакой орды — только себя понапрасну губить.

— Воины! — протяжно крикнул улем. — Вспомните, что вы присягали верно служить царю царей! Вы клялись на ваших священных книгах и сполна получили жалованье из казны. Великий грех — нарушить присягу. Такое не водится ни между правоверными, ни среди христиан. Заклинаю вас вернуться в указанное место и честно нести службу!

— Ребятушки! — перевёл слова ходжи садовник. — Мулла не велит бунтовать. Приказывает вернуться откуда пришли и сидеть мирно.

— Погоди, ата, — остановил невольного толмача Семён и, повернувшись к мулле, выкрикнул: — Не тебе, ходжа, о грехах пенять! Ну-ка, вглядись, узнаёшь? Ведь это с твоего благословения шахские слуги меня в мечети вязали! Теперь скажи, кто из нас двоих злейший веропреступник?