Вождь краснокожих - О. Генри Страница 6

Всякий раз, когда просишь Джеффа Питерса рассказать о каком-нибудь из его приключений, он начинает уверять, что его жизнь монотонна и бедна событиями. Но, если незаметно подбросить ему крючок, он обязательно попадается. Поэтому я использую несколько разных наживок, чтобы мой приятель надежно клюнул.

– Сдается мне, – заметил я однажды, – что среди фермеров Запада, при всей их зажиточности, снова наметилось движение в пользу национализации железных дорог.

– Видно, такой сезон, – сказал Джефф, – всюду жизнь. Фермеры куда-то движутся, сельдь и треска сбиваются в несметные косяки, из сосен сочится смола, а на реке Конемо вскрылся лед. Однажды я вообразил, что обнаружил фермера, который хоть немного не похож на своих собратьев. Но Энди Таккер в два счета доказал мне, что я ошибаюсь. «Фермером родился – фермером-простофилей и помрешь, – сказал Энди. – Фермер – это человек, выбившийся в люди вопреки всяким политическим баламутам, котировкам ^[14] и баллотировкам ^[15]. И я понятия не имею, кого б мы стали надувать, если бы не фермеры».

Однажды просыпаемся мы с Энди поутру, а у нас в кармане всего шестьдесят восемь центов. Дело было в гостинице, в Южной Индиане. Уж как там мы накануне спрыгнули с поезда, я и описывать не берусь. Страшное дело – он несся так быстро, что из окна вагона нам чудилось, будто мы видим салун, а когда пришли в себя, то обнаружилось, что это разные вещи в двух кварталах одна от другой: аптека и цистерна с водой.

Зачем нам понадобилось прыгать на полном ходу? Ну, тут были замешаны часики из поддельного золота и партия брильянтов из Аляски, от которых нам не удалось отделаться по ту сторону границы штата.

Значит, проснулся я и слышу – где-то кричат петухи, а в воздухе пахнет чем-то вроде смеси азотной и соляной кислот. Тут что-то увесистое шмякнулось об пол в нижнем этаже, и послышалась ругань.

– Эй, Энди, – говорю я, – ну-ка веселее! Мы же в деревне. Там, внизу, кто-то швырнул для пробы слитком чистого фальшивого золота. Идем и получим с фермера то, что нам причитается по всем правилам. Кинем его слегка – и привет.

Фермеры всегда служили мне чем-то вроде резервного фонда. Чуть дела пошатнутся, я отправляюсь на ближайший перекресток, цепляю фермера на ходу за подтяжку, выкладываю ему свои предложения, бегло осматриваю его имущество, возвращаю ключ, брусок для точки косы и бумаги, имеющие цену для него одного, и удаляюсь восвояси. Конечно, фермеры как дичь для нас были мелковаты, обычно мы занимались делами посерьезнее, но порой и они пригождались, как акулам с Уолл-стрита бывает на пользу министр финансов.

Спустившись вниз, мы обнаружили, что находимся в самой натуральной земледельческой округе. В двух милях на горке торчал в тени деревьев большой белый дом, а вокруг него толпились флигели, амбары, коровники, выгоны и прочее.

– Чья это усадьба? – спросили мы у хозяина гостиницы.

– Это, – отвечает он, – резиденция, а также лесные, земельные, садовые и луговые угодья мистера Эзры Планкетта, одного из самых уважаемых граждан.

После завтрака мы с Энди, оставшись с восемью центами наличных, принялись составлять гороскоп этого латифундиста.

– Я пойду к нему один, – наконец объявил я. – Мы вдвоем против одного фермера – это неспортивно. Все равно что стрелять по кроликам картечью.

– Ладно, – согласился Энди. – Я тоже люблю честную игру – даже когда играю с огородниками. Так на какую приманку ты собираешься изловить этого Планкетта?

– Никакой разницы, – говорю я. – Сойдет любая. Я, пожалуй, прихвачу с собой квитанции, подтверждающие уплату подоходного налога, рецепт для приготовления клеверного меда из творога и яблочной кожуры и бланки заказов на носилки Мак-Горни, которые потом оказываются косилкой Мак-Кормика. Да еще карманный слиток золота и жемчужное ожерелье – то самое, что мы с тобой нашли в вагоне, и…

– Этого хватит, – говорит Энди. – Но будь внимателен, Джефф, чтобы этот кукурузник не всучил тебе грязные и мятые купюры. Просто позор для департамента земледелия и министерства финансов – какими только паскудными бумажками расплачиваются некоторые фермеры.

Иду я на городскую конюшню и арендую двуколку, благо платы вперед с меня не берут ввиду приличной наружности. Подкатываю к ферме, привязываю лошадь. Вижу – на ступенях крыльца сидит какой-то фатоватый субъект в белоснежном костюме, розовом галстуке, с перстнем на пальце и в спортивной кепчонке. «Должно быть, приезжий», – думаю про себя. Спрашиваю:

– Как бы мне повидать мистера Эзру Планкетта?

– Вот он перед вами, – отвечает этот тип. – А вам чего?

Я молчу. Стою столбом и повторяю про себя куплеты из водевиля о деревне, там еще говорится о «человеке с лопатой». Вот это, значит, он и есть. А когда я присмотрелся к этому фермеру в розовом галстуке, то окончательно понял, что выбить из него монету с помощью тех пустячков, что я прихватил с собой, все равно что пытаться разнести вдребезги сейф Первого Национального банка при помощи рождественской хлопушки.

Он смерил меня взглядом и говорит:

– Ну, рассказывайте, с чем прибыли. Вижу: левый карман вашего пиджака чересчур оттопырен. Там ведь золотой слиток, верно? Давайте его сюда, мне как раз нужны кирпичи. Предупреждаю – байки о затерянных серебряных рудниках меня не интересуют.

Чувствуя себя безмозглым дураком, я все-таки вытащил из кармана свой слиток, тщательно завернутый в платок. Он взвесил его на ладони, пожевал губу и говорит:

– Доллар восемьдесят центов. Устроит?

– Свинец, из которого сделано это золото, и тот стоит дороже, – стараясь не терять достоинства, я вернул слиток на место.

– Как будет угодно. Я хотел купить его для коллекции, которую начал составлять, – говорит фермер. – На прошлой неделе я уже приобрел отличный экземпляр. Просили за него пять тысяч долларов, а уступили за два доллара и десять центов.

Тут в доме зазвонил телефон.

– Да вы проходите, – говорит фермер. – Посмотрите, как я тут устроился. Иногда мне бывает скучно в одиночестве. Это, надо полагать, из Нью-Йорка беспокоят.