Операция "Степь" - Эдуард Кондратов Страница 6

Она от души ликовала, когда однажды вычитала в газете, что в Самаре создан совет физической культуры. У Шуры, конечно, не было ни сил, ни возможностей влиться в число желающих укреплять свои мускулы и общее здоровье. Ну и что с того? Зато занимаются другие. Разве можно думать об общем вымирании жизни, когда читаешь такое?!

Даже невинное сообщение об экскурсии шкрабов — так теперь называли учителей — на Царев курган умилило ее. Заметку она вырезала на память. Голод голодом, а вот люди, однако, интересуются не только едой, но и историческими и природными ценностями. Значит, выдержат.

Газетные статьи товарища Антонова-Овсеенко и его брошюры о голоде она по вечерам вслух зачитывала Надежде Сергеевне.

— «К твоей совести, читатель! — „комиссарским“ голосом восклицала Шурочка, стоя посреди комнаты и воздевая по-ораторски руку. — Помните, труженики Советской России, не только судьба миллионов людей, ваших братьев, решается на Волге — на ней решается и ваша собственная судьба!..»

Надежда Сергеевна слушала и печально улыбалась.

Да, больше всего в газете писалось о голоде. И не только о помощи голодающим. Колонки маленьких заметок под черным, пугающим заголовком «Людоеды» Шура старательно обходила взглядом. Даже само страшное это слово пыталась как бы нечаянно прикрыть рукавом или салфеткой. Но увы. Она знала, что в этих коротких заметках — жуткая правда.

Раза два в неделю, и только по вечерам, к Ильинским заглядывал Ягунин. Он наконец всерьез взялся за выполнение давным-давно намеченной программы «Ликв. безг.». В клубе Второго райкома РКСМ Мишка переписал «Указатель беллетристики» — список книг, которые советовалось проработать каждому комсомольцу, желающему ознакомиться с самым полезным, что создано в мировой литературе.

В «Указателе» было девять тематических разделов. Они очень строго размечали этапы развития человеческого общества, отраженные в литературе. Первый раздел назывался «Возникновение и рост буржуазии». Чтобы уяснить эту эпоху, достаточно было прочитать четыре романа: Э. Синклера «Деньги», Ч. Диккенса «Тяжелые годы», Э. Золя «Карьера Ругонов» и «Фому Гордеева» М. Горького.

Второй раздел — «Развитие техники и машинизма» — рекомендовал «Туннель» Г. Келлермана, «Когда спящий проснется» Г. Уэллса и стихотворения современного поэта Кириллова. Кроме того, в «Указателе» содержались разделы «Классовая борьба», «Финансовый капитал», «Империализм», «Рабочая революция», «Социализм и утопия», «Разложение деревни» и «Крестьянское движение». Название книг по этим темам Мишка переписывать поленился. Успеется. Он решил читать строго по порядку. Кроме стихов Кириллова, в библиотеке Ильинских нашлись все романы двух первых разделов.

Впрочем, книжки Мишка читал, конечно же, не в гостях, а в общежитии. Да и то когда находил для этого свободное время. А его, к сожалению, у чекистов почти не оставалось. Дежурство в губчека, облава на «троглодитов», ликвидация «малины», операция по раскрытию шайки, гнавшей кишмишовую самогонку… Дела все будничные, конечно, но было их много.

В гостях у Ильинских Мишка занимался другим. Подобно школяру, сотрудник Самгубчека Михаил Ягунин, потея, зубрил азы очень древних, но революцией не отмененных наук — физики, химии, географии, математики. Все эти четыре предмета давались ему, к восторгу Шурочки, настолько легко, что они успевали «проходить» за вечер материал, который в гимназии пережевывали неделю.

— Поразительные способности к естественным наукам, — с запальчивостью делилась Шура с матерью. — Запоминает блестяще, а главное, мама, Миша знания, как шпалы, в мозгу укладывает — точно, ровненько, одна за одной…

— На чистый лист все ложится хорошо, — несколько двусмысленно поддакивала ей Надежда Сергеевна. Она тайком вздыхала, поглядывая на дочь: что Шурочка всерьез увлеклась молодым белобрысым чекистом, сомнений у нее уже не было. В принципе, размышляя отвлеченно, она могла бы согласиться, что пылкая любовь возможна между людьми, стоящими на разных ступеньках культурного и интеллектуального развития. В конце концов, в литературе всех времен и народов сколько угодно можно найти подобных романтических примеров. Но здесь, в кабинете ее мужа, тесно прижавшись плечами, уткнулись в учебник не выдуманные Гансом-Христианом Андерсеном пастушок и принцесса, не шотландский стрелок Квентин Дорвард с белокурой графиней Изабеллой де Круа, а единственная дочь. Александра Ильинская и, увы, совсем не выдуманный, громко шмыгающий носом и с присвистом тянущий чай с блюдца деревенский парень Мишка Ягунин. Нет, нет, даже мысль о том, что они могут связать свои судьбы, представлялась ей такой абсурдной, такой, как говорил покойный муж, «бредятиной», что у Надежды Сергеевны отступала даже обычная материнская боязнь — «как бы чего не вышло». Бог мой, говорила она себе, чем и кем только не увлекалась Шурочка в гимназические годы… Пусть, пусть просвещается крестьянский юноша, а дочь — умница, потому что поняла наконец-то, что между друзьями и в нынешние времена могут быть темы для более интеллигентных разговоров, чем эти споры да дискуссии о проблемах мировой революции.

Тем не менее споров все равно было вдосталь. Чаще всего они возникали из-за чересчур своеобразного отношения Мишки к истории. Точнее — к курсу истории, который они принялись изучать с Шурой, начав с Древнейших времен. Никакой мороки не было у них, пожалуй, только лишь с первобытным обществом. Ягунин поудивлялся мамонтам, искренне посочувствовал предкам, жившим в пещерах, — и только. Зато уже древняя история вызвала у них жестокие разногласия. Например, Мишка наотрез отказался не то чтобы учить античную мифологию, но и хотя бы просто ею поинтересоваться.

— А зачем, интересное дело, я про богов должен знать? Ты вот скажи, ну какая мне от них польза выйдет? — сердито спросил он, отодвигая от Шуры учебник. — Объяснишь — выучу, а нет — нет.

Шура, как всегда поначалу подчеркнуто спокойно, но потом все больше распаляясь, пыталась растолковать ему, что образованный человек обязан иметь сумму сведений… Вернее, иметь общее представление о мировой культуре…

— Чтобы за кофеем было о чем говорить, да? — Мишка покрутил пальцами возле носа. — Будто больше и не о чем, вот уж! Отряхнем этот прах с наших ног, Шура! Все, точка! Только голову забивать: А-пол-лон, понимаешь… Мер-ку-рий… «Кавказ и Меркурий» — понятно, это надо знать, пароходство такое было. А про богов — нет уж! К Александру Македонскому он отнесся с едким пренебрежением.

— Ну и что — полсвета завоевал? Куда ему столько? И все сразу же к шутам распалось. Другое дело, если б он, к примеру, эти народы освободил от ихних царей. Подумаешь, вояка! Даже про лошадь его тыщу лет вспоминают, чудаки.

Его кумиром стал, как и следовало ожидать, Спартак. Поражение своего любимца Мишка воспринял, как свое личное. Словно войско восставших рабов разгромил не Красс две тысячи лет назад, а бандиты Серова. Одного он не мог простить Спартаку: участия в гладиаторских поединках на потеху публики.

— Чем своих товарищей убивать, подобрались бы они разок к этим самым патрициям и — в шашки! А за ними бы весь римский народ пошел. Когда у тебя храбрый командир впереди, летишь следом на пулеметы — и хоть бы хны. У нас на польском фронте…