Флэшмен под каблуком - Джордж Макдональд Фрейзер Страница 6

Иногда мне представляется летний вечер: игроки в белых шляпах гурьбой уходят с поля, сопровождаемые аплодисментами из-за ограждения, и ребятишки мчатся вперед, чтобы поклониться кумирам, в то время как старые хрычи у павильона кричат: «Хорошая игра!» и поднимают пивные кружки. Капитан кидает какому-нибудь восторженному пацану мяч – тот будет всю жизнь хранить эту реликвию, – а счетчик слезает со своего насеста. Длинные тени ложатся на эту идиллическую сцену спортивной жизни старой Англии; судьи вытаскивают из земли шесты, на ветвях распевают пташки, сумерки опускаются на землю, укрывая павильон, опустевшие скамьи и купу ив, притулившихся за овчарней, где Флэши кувыркается в высокой траве с дочкой трактирщика. О да, крикет в наши дни был настоящим крикетом.

За исключением последней сцены, имевшей место в другой раз, все выглядело абсолютно точь-в-точь тем вечером, когда «Джентльмены из Рагби», включая вашего покорного слугу, вышли играть против сливок Кента (против нас ставили двадцать к одному, и то никто не соглашался). Поначалу я опасался полного отчуждения, но большинство моих товарищей по команде вели себя крайне вежливо – чего же еще ожидать по отношению к Афганскому Гектору? – хотя уязвленный Браун был подчеркнуто холоден, как и Брук. Последний в мои юные годы был главой школьников и являл собой гордость Арнольда – требуется ли дополнительная характеристика? Это был стройный, симпатичный парень, он посещал церковь, не имел нечестивых мыслей, был добр к животным и старушкам и стал мичманом на флоте. Что с ним случилось, не имею понятия: надеюсь, он скрылся с украденными казенными деньгами и адмиральской женой и основал публичный дом где-нибудь в Вальпараисо. Они с Брауном вполголоса переговаривались между собой в павильоне, бросая на меня косые взгляды – сокрушались, надо полагать, о грешнике, так и не вставшем на путь исправления.

Потом пришло время выходить на игру. Браун выиграл жеребьевку и выбрал отбивать – это означало, что следующий час я провел у кресла Элспет, стараясь приглушить ее идиотские замечания об игре и дожидаясь своей очереди. Это заняло некоторое время, так как то ли кентцы не слишком настроились на игру, то ли Брук с Брауном оказались лучше, чем представлялось поначалу, только они пережили бешеный вихрь атак Минна, а когда дошло до парней поплоше, начали с изрядной легкостью набирать очки. Хочу отдать должное Брауну – ему удавалось принимать ч-ки тяжелые мячи, а у Брука был отличный удар. Они отразили тридцать мячей до первой сбитой калитки, и другие наши отбивающие оказались не хуже, так что к концу иннинга мы набрали семьдесят очков, и я распрощался со своей благоверной, которая жутко злила меня, обращаясь к соседям с репликами, что ее муж скоро покажет себя, ведь он такой сильный и ловкий. Я заглянул в павильон, схватил принесенную прислужником кружку эля, но едва успел пригубить, как сбивают еще две калитки, и Браун говорит:

– Тебе выходить, Флэшмен.

Взяв стоявшую у флагштока биту, я стал прокладывать путь сквозь толпу, с любопытством взирающую на нового игрока, и вышел на траву. Если вам приходилось участвовать в этом, то вы не забудете тишину, пока идете к калитке, расположенной так далеко; иногда раздаются жидкие хлопки и выкрики: «Давай, приятель!» Вокруг веревок ограждения располагается еще какая-то часть зрителей, а полевые занимают свои места, едва удостоив тебя взгляда. Мне все это было знакомо, но когда я перешагнул через канаты и поднял глаза, «Лордс» воистину поразил меня. Вокруг просторного поля с изумрудной травой, ровного как бильярдный стол, собралась огромная масса народа – рядов десять – а за ними плотно, колесо к колесу, расположились экипажи, битком набитые леди и джентльменами. Вся эта орда притихла и ждала; солнечные лучи бликовали от тысячи очков и биноклей, нацеленных на меня, – это дь-ски нервировало на столь открытом месте, мой пузырь вдруг оказался переполненным, и мне очень захотелось вернуться назад, под сень гостеприимной толпы.

Вы, наверное, сочтете странным, что это волнение не отпускает меня и сегодня – как никак, моя трусливая натура переживала и более серьезные потрясения: зулусские импи ^[20], казачья конница, всадники сиу – все на свой лад старались нарушить нормальную работу моего кровообращения и нервной системы. Но тогда я на сцену выходил не один, да и страх тот совсем другого рода. Незначительные на вид испытания зачастую бывают так тягостны, потому что ты знаешь, что от них никак не отвертеться.

Продлилось это ощущение не долее секунды – я сглотнул и, помедлив, шагнул вперед. И случилось удивительное. По рядам людей пробежал ропот, затем он усилился до крика и превратился вдруг в оглушительный рев: казалось, что сама земля задрожала. Леди повскакали с мест, размахивая платками и зонтиками, мужчины кричали «ура» и размахивали шляпами, подпрыгивая в своих экипажах; и посреди этого гомона духовой оркестр грянул «Правь, Британия!», и я понял: они не нового игрока приветствуют, а чествуют героя Джелалабада. От изумления меня буквально зашатало. Тем не менее я овладел собой, вскинул в ответ свою белую биту сначала направо, потом налево и поспешил к своей калитке, как и подобает скромному герою.

Там был юркий маленький Феликс, со своими школьными баками и в очаровательном мальчишеском кепи. Он скромно заулыбался и помахал мне рукой – Феликс, величайший отбивающий в мире среди джентльменов, заметьте, подвел меня к калитке и призвал команду Кента издать троекратное «ура» в мою честь. Потом опустилась тишина, и постукивание моей биты по ямке отдавалось неожиданно громко. Полевые присели на позициях. «О, Б-же, – думаю я, – это серьезная переделка, и мне кровь из носу надо добыть несколько очков после такого-то приема». И, внутренне весь сжавшись, я посмотрел на Альфреда Минна.

В лучшие времена он был верзилой – шесть футов и почти двадцать стоунов, с лицом красным, словно поджаренный бекон в гарнире из черных баков. В тот миг он показался мне настоящим Голиафом, и если вы скажете, что человек не может сойти за башню с расстояния в двадцать пять ярдов, то значит, вы не видели молодого Эльфи. Тот улыбался, лениво подкидывая мяч, казавшийся в его могучей ладони не более чем вишенкой, и притоптывал одной ногой – прямо-таки рыл землю, ей-богу! Старина Эйслби кивнул мне, прохрипел «Играем!», и я покрепче ухватил биту, а Минн, сделав шесть быстрых шагов, взмахнул рукой.

Я видел мяч в его ладони, на высоте плеча, и затем что-то просвистело мимо моего правого колена, и не успел я поднять биту, как кипер уже перекинул мяч стоящему наготове Феликсу. Я в ужасе сглотнул, ибо готов был поклясться, что даже не видел, как летела эта пр-тая штуковина. Кто-то из зрителей закричал: «Здорово зевнули, сэр!». Футах в четырех от меня оседало облачко пыли: видно, сюда он и приземлился. «Г-ди И-се! – подумал я. – Только бы не попал!» Феликс стоял в каких-нибудь десяти футах от меня и не отрывал глаз от моей ноги; Минн снова взял мяч, проделал шесть коротких шагов и я подался вперед, зажмурив глаза и стараясь выставить биту туда, где в прошлый раз взметнулась пыль. Бита подпрыгнула от мощного удара, едва не вывернув мне руки, я открыл глаза и обнаружил, что мяч высоко взвился над калиткой.

– Побежали! – заорал Брук.