Честь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис Страница 6

— С чего ты вообще взял, что от этого есть хоть какая-то польза? — пробормотал Джек, приняв в руки желтую, размером с яблоко луковицу и потянувшись за своим ножом.

— Как это с чего? Разве я не прочел великий труд Джеймса Линда на эту тему? И разве мой отряд гренадеров выдержал бы шестимесячную осаду Кискунхаласа, не будь в луке пользы. Мы тогда, считай, только им и кормились.

Рыжий Хью оголил свою луковицу одним ловким взмахом ножа и бросил очистки на палубу.

— В конце осады цвет лиц у нас был как у мальчиков из церковного хора, — сказал он, энергично работая челюстями, — а уж какие мы испускали газы, это и описать невозможно.

Джек рассмеялся. Едва он начал обдирать свою луковицу, как звяканье колокольчика возвестило о приближении Иеремии, единственного уцелевшего козла из пяти взятых в Ньюпорте на борт. Подобрав с палубы шелуху, валявшуюся у ног ирландца, а затем схрумкав и очистки, упавшие к ногам Джека, козел не удовлетворился этим и принялся щипать юношу за штанину, пока тот под неодобрительное хмыканье Хью не угостил животное тем, что он не доел бы и так, — примерно четвертой частью луковичной головки. Некоторое время все трое молча жевали, потом Иеремия, поняв, что здесь ему больше ничего не перепадет, отправился попрошайничать в другие места.

— Хью, — обратился Джек к ирландцу, вспомнив, что помогло им ускользнуть из капитанской каюты. — Что за фокус ты проделал с Линком?

— Да ничего я такого с ним не проделывал. Бедняга малость перебрал рому, вот и все.

— Нет уж, меня не проведешь. Выкладывай.

Хью помолчал, проглотил остатки луковицы и сказал:

— Доедай и дай мне руку.

Джек скривился, но дожевал луковицу и протянул руку ирландцу. Тот без особенного нажима обхватил запястье юноши, пробормотал, как и в прошлый раз, «все в порядке» и неожиданно сильно надавил подушечкой своего указательного пальца на какую-то точку под большим пальцем Джека.

От внезапной сильной боли у Абсолюта подкосились колени, и, не поддержи его Рыжий Хью, он, пожалуй, упал бы на палубу. Другой рукой юноша ухватился за поручень, но лишь через некоторое время, потирая руку и глубоко дыша, смог избавиться от тошноты, подкатившейся к его горлу.

— Как? — еле вымолвил он спустя пару мгновений.

Рыжий Хью пожал плечами:

— Я научился этому у одного человека, а тот у другого, а другой у третьего… уже в Трансильвании.

— Где это… Трансильвания?

— На границе с турками, вот где. Некоторые наши парни дрались там, ну и переняли этот приемчик. — Он улыбнулся. — А теперь его знаешь и ты.

Джек резко оттолкнулся от поручня.

— Пока не знаю. Покажи еще раз.

— Я покажу. Но потом. Нельзя испытывать это на себе слишком часто, нужно очухаться после первого раза.

Джек, призадумавшись, посмотрел на своего спутника. Что в действительности известно ему об этом Рыжем Макклуни? Да, спору нет, ирландец молчуном не являлся и охотно говорил о себе, правда, главным образом лишь о своей прошлой жизни. И о женщинах. Из услышанного можно было понять, что он вроде бы получил в Дублине юридическое образование, потом служил какое-то время в австрийской легкой кавалерии, воевал с турками. Но что именно привлекло ирландца под знамена Габсбургов, так и оставалось загадкой, хотя, судя по фрагментам его излияний, от нехватки соотечественников он там не страдал. Будучи великолепным рассказчиком, Хью рьяно живописал штурмы, обстрелы, подкопы, вылазки, лобовые атаки и кровопролитные схватки, но вопросы о настоящем его положении словно бы натыкались на стену. Все красноречие много чего повидавшего странника вмиг улетучивалось, в ответ слышалось нечто совершенно невразумительное. Правда, порой он называл себя торговцем. А порой инженером.

Джек потер запястье.

— Сдается мне, сэр, вы очень опасный человек.

Его собеседник снова отвернул лицо к морю.

— О нет, паренек, это раньше я был опасен. В молодости. Но что было — прошло.

За все время плавания ирландец словом не обмолвился о своем возрасте, впрочем, обильная проседь в его рыжей, отпущенной на корабле бороде свидетельствовала, что ему уж под сорок. Джек тоже в рейсе основательно зарос, однако поросль на его лице была черной. И в ней не пробивалось ни единого серебристого волоска, но в остальном Хью ни в чем не уст5шал своему молодому товарищу. И даже малость превосходил его в росте, хотя выглядел гораздо выше благодаря пышной пламенеющей шевелюре, чуть ли не столь же огненно-красной, как и драгунский мундир, хранившийся в багаже Абсолюта. Оба попутчика были стройны и подтянуты, хотя тело Хью казалось сплошь свитым из бугров мышц и шрамов.

Джек рассмеялся.

— И все же кое-кто из присутствующих проявил прямо-таки молодую прыть, искупавшись в апреле в Атлантическом океане.

— А… да, конечно, — хохотнул Рыжий Хью. — Это другое дело. Нешуточная угроза, она, знаешь ли, здорово омолаживает. Да и над всякой блажью возраст не всегда властен. — Он обернулся к Джеку, и в его голубых глазах мелькнула искорка. — В этом, я уверен, тебе еще предстоит убеждаться и убеждаться.

Джек, желая не ударить в грязь лицом, тоже порой рассказывал Хью о своих похождениях, в частности помянул однажды и Фанни Харпер, куртизанку, занимавшуюся его образованием по программе, не предусмотренной учебным планом Вестминстерской школы. Шутка ирландца побудила его вспомнить об этой девушке и задуматься, что с ней стало. В последний раз он видел ее в Воксхолле, в саду на гулянии, за какой-то час до того, как человек, у которого она состояла на содержании, лорд Мельбурн, был смертельно ранен на дуэли отцом Абсолюта. Именно тот вечер и дал начало цепи событий, приведших Джека и в неволю к дикарям-абенакам, и на фланелевые простыни вдовушки-квакерши, и сюда, на палубу «Нежной Элизы». Он надеялся, что Фанни пережила свой позор, а ее чары помогли ей завлечь в постель очередного щедрого богача. В конце концов, так она зарабатывала на хлеб и наряды.

Это неожиданное воспоминание — и о своенравной красавице, и о неприятных последствиях того, что их интрижка вышла наружу, — заставило его вздохнуть.

— С сожалением скажу, что, возможно, ты прав.

Рыжий Хью опустил руку на плечо Джека.

— Nunquam paenitet, парень. Никогда не сожалей. Славная фраза, и… чем она не девиз семейства Макклуни? — Его пальцы неожиданно сжались, как клещи. — Знаешь, я, кажется, припоминаю, что здесь… под ключицей тоже есть интересная, многообещающая точка.

Поведя плечами, Джек высвободился из хватки и, перехватив руку ирландца, заломил ее ему за спину — кое-какие приемы борьбы он освоил еще в Корнуолле и хорошо умел их применять. Некоторое время они со смехом боролись, пока не услышали чьи-то шаги и не обернулись, чтобы посмотреть, кого это несет.

К ним подходил боцман Макрэй. Шотландец, примерно тех же лет, что и Хью. Продувная бестия, он содрал с Абсолюта пару горностаевых шкурок в обмен на комплект матросской одежды. Деваться было некуда — оказалось, что двух имевшихся в распоряжении молодого человека смен платья явно недостаточно для морского путешествия, тем более в штормовую погоду, когда намокшую ткань совершенно нельзя просушить. Вот почему сейчас Джек был облачен в парусиновые штаны (к слову сказать, куда более уместные на качающейся палубе корабля, чем форменные драгунские брюки), короткую, до талии, куртку и клетчатую рубаху. В таком же наряде красовался и боцман. Все бы ничего, только около франтоватого Хью и тот и другой смахивали на пару неряшливых слуг, дожидавшихся указаний своего господина. Каким-то чудом ирландец в любую погоду умудрялся не просто оставаться сухим и чистым, но и выглядеть так, будто его пригласили нанести визит в Сент-Джеймсский дворец. Особую зависть Джека вызывали зеленый жилет ирландца и камзол цвета бургундского винограда.