Предсказание - Александр Дюма Страница 6

Не будем пытаться рассказать нашим читателям, где именно укрылись пятьдесят или шестьдесят тысяч человек, присутствовавших на празднике ланди, застигнутых врасплох этим новым потопом и искавших убежище под навесами балаганов, в домах, питейных заведениях и даже в королевской усыпальнице.

В те времена в городе Сен-Дени насчитывалось всего лишь пять или шесть таверн, и они оказались переполненными в одно мгновение, так что многие постарались их покинуть с еще большей поспешностью, чем туда стремились, предпочитая утонуть во время ливня, чем задохнуться от жары.

Лишь одна таверна все еще оставалась почти пустой из-за своего уединенного местоположения — она находилась у большой дороги на расстоянии одного-двух аркебузных выстрелов от города Сен-Дени и называлась «Красный конь».

Три человека находились там сейчас в огромном помещении с прокопченными стенами, высокопарно именуемом «залом для проезжающих». Оно, если не считать кухни и чердачной кладовой, тянувшейся над всем этим первым этажом и служившей местом ночлега для запоздалых погонщиков мулов и скототорговцев, и составляло всю таверну. То было некое подобие гигантского сарая, куда свет попадал через дверь, доходившую почти до самой кровли; потолок был сделан, как в библейском ковчеге, с открытыми балками, повторяющими контуры крыши.

Как и в ковчеге, там было некоторое количество животных: собак, кошек, кур и уток, копошившихся на полу, а вместо ворона, который вернулся с пустым клювом, и голубки, которая принесла оливковую ветвь, вокруг балок, почерневших от копоти, днем на глазах у всех кружились ласточки, а по ночам — летучие мыши. Что касается обстановки в этом зале, то она ограничивалась самым необходимым для таверны, то есть столами, хромающими на все четыре ноги, колченогими стульями и табуретами.

Три человека, находившиеся в этой комнате, были хозяин таверны, его жена и проезжий лет тридцати — тридцати пяти.

Посмотрим, в каких отношениях они между собой и что их занимает.

Хозяин таверны, как главный в доме, будет упомянут нами первым; предаваясь ничегонеделанию, он сидит верхом на плетеном стуле лицом к спинке, положив на нее подбородок, и жалуется на плохую погоду.

Жена хозяина таверны сидит чуть позади мужа, устроившись так, чтобы находиться ближе к свету: она прядет, облизывая нить, тянущуюся из кудели.

Тридцати-тридцатипятилетний проезжий не ищет света; напротив, он сидит в самом отдаленном углу, повернувшись спиной к двери, и, видимо, пришел сюда, чтобы выпить вина, судя по тому, что перед ним стоят кувшин и кружка.

Тем не менее, он, похоже, не собирается пить: положив локти на стол, а голову — в ладони, он пребывает в глубоком раздумье.

— Собачья погодка! — брюзжит хозяин таверны.

— Ты жалуешься? — в ответ ворчит его жена. — Ты же сам ее хотел.

— Верно, — соглашается он, — но я ошибался.

— Тогда не жалуйся.

Услышав столь малоутешительный, хотя и вполне логичный довод, хозяин таверны опускает голову, вздыхает и на какое-то время утихает. Молчание длится примерно минут десять; после этого он поднимает голову и говорит то же самое:

— Собачья погодка!

— Ты уже об этом сказал, — замечает жена.

— Ну так я скажу еще раз.

— Если ты это будешь говорить хоть до самого вечера, погода лучше не станет, не так ли?

— Верно; но почему бы мне не побогохульствовать по поводу грома, ливня и града?

— Тогда почему бы тебе заодно не побогохульствовать и по поводу Провидения?

— Если бы я думал, что именно оно наслало такую погодку…

Хозяин таверны осекся.

— … ты бы богохульствовал и по этому поводу. Признайся сейчас же.

— Нет, потому что…

— Что?!

— Потому что я добрый христианин, а не собака-еретик.

Услышав слова хозяина таверны: «Потому что я добрый христианин, а не собака-еретик», проезжий, очутившийся в «Красном коне», точно кот в мышеловке, очнулся от раздумий, поднял голову и с такой силой ударил жестяной кружкой по столу, что кувшин подскочил, а кружка сплющилась.

— Иду, иду! — подскочив на стуле точно так же, как кувшин на столе, сорвался с места хозяин, полагая, что посетитель зовет его. — Вот и я, мой юный сеньор!

Молодой человек, опираясь на одну из задних ножек стула, повернулся вместе с ним и очутился лицом к лицу с хозяином таверны, стоявшим перед ним навытяжку; он оглядел хозяина с ног до головы и, нисколько не повышая голоса, но нахмурив брови, спросил:

— Не вы ли произнесли слова «собака-еретик»?

— Я, мой юный сеньор, — покраснев, пробормотал хозяин таверны.

— Ну что ж, если так, метр шутник, — продолжал посетитель, — то вы просто необразованный осел и заслуживаете, чтобы вам обрезали уши.

— Простите, высокочтимый сударь, но я не знал, что вы принадлежите к реформированной вере, — проговорил хозяин таверны, дрожа всем телом.

— Это лишний раз доказывает, тупица вы этакий, — продолжал гугенот, даже на полтона не повышая голоса, — что хозяин таверны, имеющий дело со всеми на свете, должен держать язык на привязи, ибо может так случиться, когда он, думая, что имеет дело с собакой-католиком, на самом деле будет иметь дело с достойным последователем Лютера и Кальвина.

Произнося оба эти имени, дворянин приподнял свою фетровую шляпу. Хозяин таверны сделал то же самое. Дворянин пожал плечами.

— Что ж, — проговорил он, — еще кувшин вина, и чтобы я больше от вас не слышал слова «еретик», иначе я вам проткну брюхо, словно рассохшуюся винную бочку; поняли, друг мой?

Хозяин таверны попятился и отправился на кухню, чтобы взять там требуемый кувшин вина.

А тем временем дворянин, сделавший до того полуоборот направо, вновь вернулся в тень, по-прежнему обратив спину к двери, в то время как владелец таверны успел принести заказанный кувшин и поставить его на стол перед постояльцем.

Тут молчаливый дворянин подал хозяину сплющенную кружку, чтобы тот заменил ее на целую. Хозяин же, не говоря ни слова, жестом и взглядом как бы давал понять: «Черт побери! Похоже, если этот человек стукнет чем-нибудь или ударит кого-нибудь, то сделает это как следует!» — и тотчас же принес последователю Кальвина новый стакан.

— Отлично, — одобрил тот, — вот за это я и люблю содержателей таверн. Хозяин одарил дворянина самой подобострастной улыбкой, на какую только был способен, и удалился на прежнее место поближе к входу.