Четвертый бастион - Вячеслав Демченко Страница 6

– Вот что, дети дядьки Черномора, – спустя пару минут обратился «воскресший» французский пехотинец к прислуге, суетившейся вокруг «длинной» 36-фунтовой корабельной пушки.

«Дети дядьки Черномора» – это обращение к морякам с затопленных кораблей было самое подходящее, ведь «самотопами», как поначалу бывало, их уже мало кто осмеливался назвать. Всем стало очевидно, что оборона города во многом на плечах «самотопов» и держится.

– Запыжуйте-ка пороху поболе на холостой выстрел, – попросил «воскресший» француз.

Штабс-капитан зачерпнул пригоршней воду из кадушки, из которой временами окатывали орудийный ствол, но утерся рукавом шинели, выпачканной в земле, и даже растер грязь тут и там с привычностью театрального грима. Должно быть, чтоб более походить на траншейного сидельца-пехотинца, чем на невольного артиллериста бастиона.

– Ну-с?

Почернелый от пороха и банно-мокрый фейерверкер пожал плечами и, видимо, в силу усталости безразличный ко всему, кроме линейки бестужевского прицела, молча кивнул канониру.

Тот, бросив вкручивать в бомбу свинцовую трубку взрывателя, подал пороховой картуз.

Многопудовая пушка, возвращать которую после отката должны были дюжина человек, с оглушительным грохотом отскочила на колесном лафете как игрушечная, метнув из жерла саженый язык пламени и бурно разрастающиеся клубы порохового дыма. В дыму, огладив напоследок пшеничные усики большим и указательным пальцем, растворился новоявленный француз, приподняв обугленный пеньковый щит амбразуры и оставаясь совершенно незамеченным со стороны неприятеля.

NOTA BENE

Тыща шагов против трехсот

Переделке для стрельбы пулей Минье расширительного типа подверглись в основном пехотные капсюльные ружья образца 1852 года, но, как показала боевая практика, переделку гладкоствольного ружья в нарезное никак нельзя было назвать удачной.

Командир 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка В. Зарубаев писал: «У введенных у нас во время осады, переделанных в нарезные, ружей французские пули Минье после двух или трех выстрелов не входили в дуло. Солдаты загоняли пулю ударами камня по шомполу. Шомпол гнется в дугу, а пуля не поддается. Колотили, как в кузнице. Солдаты приносили сальные огарки, смазывали пулю, но все не помогало. Ружья, переделанные в нарезные, раздирались по нарезам. Немудрено, что в таком положении офицеры приходили в отчаяние, а солдаты бредили изменой».

Занятые французами ложементы

– Что, приятель, близок локоть, да не укусишь? – мимоходом спросил французский вольтижер французского же фузилера ^[10], проворно лавируя в извивах ложемента.

– Ah? – не понял тот чуждого уху афоризма, пусть и прозвучавшего на чистейшем французском языке, поэтому, опустив штуцер Тувенена, проводил незнакомца недоуменно-хмурым взглядом.

В ложементах, с таким трудом отбитых у русских в порядке возмещения за неудачную попытку захватить бастион, – впрочем, привычно неудачную, – кипела работа. Летели груды земли с бруствера, переносимого на другую сторону; выкорчевывались туры со щебнем, чтобы быть противопоставлены бастиону; звенели кирки, ломая под ногами скалу; глухо шлепались друг на друга поднесенные мешки с песком. И, само собой, ради острастки, то и дело в сторону бастионного вала, ощетинившегося жерлами пушек в амбразурных гнездах, палили подвезенные с французской параллели полевые орудия. На апокалипсические свалки трупов никто особого внимания не обращал, едва удосужившись перебросить за бруствер безжизненное тело то в синей французской, то в серой русской шинели.

Особо не понравилось штабс-капитану Пустынникову, что саперы неприятеля взялись закладывать прорехи в укреплении не чем-нибудь, а ломом известняка, который достаточно легко добывался тут же – стоило только громыхнуть кайлом по желтоватой слоистой скале под ногами, чтобы получить порядочный пласт камня. Не понравилось, поскольку тут же в скале тянулся замазанный глиной, неприметный с виду штроб с проводом в вощеной оплетке, который вел к фугасу, зарытому на глубину двух саженей посреди ложементов. Не ровен час, докопаются.

На фальшивого француза никто пока не обращал внимания, если не считать капрала с двумя золотыми нашивками на предплечье, рявкнувшего вдогонку на предмет: «Шатаются тут бездельники!» Но у «мосье» Пустынникова в руках была саперная кирка с локоть длиной, прихваченная у зазевавшегося французского пионера ^[11], и слишком уж озабоченный вид, чтобы можно было придраться к нему толком.

«Черт, так и есть», – потер Илья раскрасневшийся шрам на лбу, завернув за угол ложемента, петлявшего зигзагом по всем правилам фортификационного искусства.

Раскрошив изъеденную временем известняковую плиту цвета порыжелой кости, французы чудом еще не заметили обрывок провода, присыпанный каменной крошкой. Впрочем, найти его – вопрос времени.

Неровной плиткой известняка двое бородачей-егерей ^[12], скинув шинели и ранцы из рыжеватой телячьей кожи, закладывали провал, образовавшийся в ряду погрудных корзин с землей. Плитку для сего добывали тут же по мере необходимости, и это предвещало, что вот-вот обнаружат толстый провод.

– Эй, эй! Это мое! – вскрикнул Илья, бросившись к «каменотесам» и бесцеремонно их расталкивая. – Я первый увидел! Этот русский империал мой!

– Ничего подобного, мой! – мгновенно и весьма по-французски отреагировал первый бородач, крутясь на месте как ужаленный. – Я тут копаю! Какой империал?

– Да где ты его видишь, черт тебя дери? – чуть более трезво отозвался второй, не столько выискивая пресловутое сокровище под ногами, сколько следя за поисками штабс-капитана ревнивым взглядом голодной кошки. – Покажи.

– Изволь! – распрямился Илья.

Монета в полфранка, завалявшаяся в «трофейных» красных шароварах, блеснула, подпрыгнув в ладони Пустынникова раз, другой, показавшись империалом лишь из-за мародерского ажиотажа, которым оказались охвачены егеря…

На третий раз – в то мгновенье, когда монета, кувыркаясь, подскочила в воздух – свет померк в зеленых глазах первого бородача от сокрушительного удара снизу вверх по носу. Отлетев назад, зеленоглазый завалил плод своих недавних трудов – хлипкое еще сооружение из известняка.

Второму бородачу досталось и того более. Едва обернувшись, штабс-капитан наотмашь ударил коротким кайлом, и острый конец с хрустом вонзился в висок француза.

NOTA BENE

«Все промелькнули перед нами…»

Французская инфантерия, согласно линейной тактике, разработанной еще в конце XVI – начале XVII века в нидерландской пехоте, где квадратные колонны были заменены построениями в шеренгу, отличалась подвижностью и быстротой действий как на театре войны в общем, так и на поле сражения в частности.