Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг Страница 59

– Тебя не касается. Это только женские дела.

Он смотрел на меня как на чужую. Наверное, уже нарисовал гнетущую картину того, что мы творили с миссис Эванс на пару. Что я сотворила со своей подругой. Мне стало не по себе от мысли, что он способен вообразить обо мне. Ведь и в самом деле кончится все тем, что он бросит меня.

– Что мне было делать? Оставить Грету на улице? С маленьким мальчиком? Мы ведь сами сироты, и нам ли не знать, что ждет сироту в этом мире. Мы их что ни день встречаем на каждом углу – бедных малюток без матерей!

– Ну ладно, – пробормотал Чарли. – Я видел ее мальчика…

Он замолчал, а затем заговорил, сбивчиво, путано – о том, как ребенком попрошайничал, как едва не умер от голода, как жил где придется – одинокий маленький мальчик, совсем как Вилли, грязный, как гнездо голубя. Он так никогда и не узнал, почему мать оставила его.

– Ну, значит, мне пора, – мрачно произнес Чарли в завершение своего рассказа. – Мужчине здесь не место.

Он не сказал, куда идет и когда вернется. Тяжелым шагом спустился по лестнице, даже не оглянувшись на меня и словно не слыша плач нашей малышки, которая из-за двери звала папу и своего мышонка.

Я приготовила ужин. Грета спала в спальне, сын – рядом с ней. Аннабелль сидела на полу рядом со мной и играла со своими пробками от бутылок из-под виски и банок из-под горчицы. Из этих пробок папочка смастерил куколок. Головы он вырезал из бутылочных пробок, нарисовал на них рожицы, а тела соорудил из затычек покрупнее – от банок. И хотя у дочери имелась настоящая фарфоровая кукла, которой у меня никогда не было, с желтыми волосами и розовыми губами, она предпочитала уродцев из пробок, которых наградила весьма подходящими нелепыми именами – Гагала и Глупин. Я наблюдала за ее детской возней, кляла свой характер и всей душой сожалела, что ударила Чарли и затеяла ссору.

Теперь он наверняка не вернется из-за того, что я сделала со своей подругой.

А подруга была очень слаба. Проснувшись, она с превеликим трудом выбралась из постели и приковыляла на кухню. Мы с дочкой ужинали, и Грета, только глянув на нас, тут же согнулась над ведром, которое я выставила заранее.

Из спальни донеслось хныканье ее сына.

– Экси, – прошептала Грета.

Я напоила ее чаем с виски и отвела обратно в спальню. Взяла на руки малыша.

– Пойдем, маленький, – ласково прошептала я, отнесла его к Аннабелль и усадила его рядом с ней на пол. Два «киндера», как их называла Грета, настороженно уставились друг на друга. Аннабелль протянула мальчику пробковую куклу.

Он взял ее и куснул. Моя дочь рассмеялась и укусила вторую. И оба зашлись в счастливом смехе.

Я вернулась в спальню.

– Ляг на бок и подтяни колени к груди, – велела я Грете.

Она скорчилась эмбрионом и закрыла глаза. Всю ночь шла кровь, Грета стонала и ругалась. Я сидела рядышком, нашептывала ласковые слова. Помогала ей сесть, пройтись по комнате, укладывала обратно в постель, опорожняла ночной горшок. Ее лицо белело в темноте. Она умрет, думала я. Что я наделала? Она умрет.

Чарли так и не вернулся. Ни утром, ни к ужину следующего дня. Ни к полуночи. Наверняка упился в дым и валяется в каком-нибудь борделе. Да и как иначе.

– Где папа? – в который уже раз спросила Аннабелль. Я поцеловала дочь:

– Он вернется.

– Заявится с подарком, – сказала Грета, робко улыбаясь. Ей явно стало лучше. – Ein kleines Schmuchstück ^[69].

– Не говори так. Не говори мне про Schmuchstück.

– Все так делают.

– Нет, не все, – отрезала я.

– Ладно, запомню.

– Да уж запомни, – сказала я сердито. – Уж будь добра. – Но от ее печального взгляда мне сделалось стыдно. – Прости меня, милая.

А что, если Грета права? Что, если прямо сейчас он развлекается? С какой-нибудь Schmuchstück. Прямо сейчас. Я выливаю горшок в канализацию, наполняю таблетками склянки, а он нашептывает нежности в ее ушко. Тянется к ее накрашенным губам… Демоны ревности уже вовсю малевали мерзкие свои картины в моем мозгу, сводя меня с ума.

Дни шли. Моя подруга и пациентка Грета не умерла. Она поправилась, привела себя в порядок, расчесала волосы и стала похожа на себя былую. С наслаждением играла с Вилли и Аннабелль. Втроем они ползали по полу, стуча ложками по мискам. Отмытые волосы Вилли оказались почти белыми – светлее, чем у матери. Грета сказала, что отец Вилли – высоченный швед. Она пела детям песенки, называла их Liebchen ^[70], пекла для них маленькие сахарные рулетики – кугель и доводила меня до белого каления тем, что лузгала семечки и шелуха валялась по всей квартире. Я прямо кипела от злости.

Чарли явился на четвертый день, к обеду.

– Приивеет, – протянул он. – Как дела, дамы?

Белль повисла у него на шее, он покачал ее в воздухе, расцеловал. Грета оставила нас одних, уведя малышей в детскую.

– Скучала по мне? – спросил Чарли.

Я и не подумала прекратить шинковать капусту.

– Миссис Джонс, я задал тебе вопрос. Ты скучала по мне?

– Ты где был? – Мой нож ожесточенно стучал по разделочной доске.

– В Трентоне, штат Нью-Джерси. Заключил контракт на продажу твоего снадобья с одним агентом. Половина нам, половина – ей. Та к что не надо смотреть на меня с такой злостью, миссис Джонс.

– Тебя не было четыре дня!

– Всего-то четыре дня. Тьфу.

– А на самом деле где ты был?

– Я же сказал. Подписал бумагу с агентом в Трентоне.

– И какие еще ты там подписал бумаги?

– Ох и ревнивая ты кошка. Какая разница, где я был. У меня в доме открыли больницу для шлюх, так что мужчине здесь не место.

– Твои слова, не мои.

– Кто бы посмел обвинить меня, даже если бы я искал уюта в другом месте, – взвился Чарли. – Хотя ничем таким я не занимаюсь. Вместо этого твой благоверный спал на жесткой лавке железнодорожного вагона, даже не сняв башмаков, и ел в чудовищном трактире. И вот вернулся домой. И я спрашиваю: скучала ли ты по мне? Ты строгаешь клятую капусту, как будто это моя голова.

Не говоря ни слова, я направилась в спальню. Чарли последовал за мной со стаканом виски в руке. В комнате содрал с себя рубашку. В глаза мне бросились старые шрамы на спине, словно напоминая: я не единственная сирота на этом свете. Похоже, недоверие у нас в крови. Подозрения во мне не утихли, и я приготовилась к дальнейшим спорам.

– Я не прогоню Грету, – сказала я твердо. – Если это то, чего ты хочешь.