В дебрях Индии - Луи Жаколио Страница 59

Приняв это решение, Сердар пощупал пульс раненого и нашел его спокойным. На борту хранилась провизия, и Сердар решил накормить туземца, чтобы подкрепить его силы; он употребил тот же способ, как и ранее для напитка и прежде чем предложить ему кушанье, сам отведал его. Туземец в ту же минуту набросился на то, что ему предлагали, и принялся пожирать с жадностью, выражая при этом на своем языке явные признаки удовольствия. Барбассон не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Нет, право, мы сделали доброе дело… Бедняга, черт возьми, умирал с голоду.

Шлюпку направили к берегу и сделали знак тота-ведде прыгнуть на землю, но бедняга, по-видимому не понимал, тогда они без всякой церемонии взяли его и положили на траву, потому что им некогда было тратить время на бесполезную мимику. Думая, что теперь отделались от него, Сердар со спутником поспешили отчалить от берега, но не отплыли они и десяти метров, как услышали шум тела, нырнувшего в воду, и невольно обернулись. Каково же было их удивление, когда они увидели над водой голову тота-ведды, который плыл, стараясь догнать их!

Ночь быстро последовала за днем, как это всегда бывает под тропиками, где почти нет сумерек, а потому несмотря на небольшое расстояние, разделявшее их, туземец казался обоим французам маленькой черной точкой на поверхности воды.

— Надо ускорить ход! — сказал Сердар. — Когда он потеряет нас из виду, он вынужден будет вернуться на землю.

Барбассон ускорил ход, и шлюпка понеслась по спокойным водам озера, но в ту же минуту до слуха Сердара донеслись жалобные крики.

— У него может открыться кровотечение из раны; в воде оно бывает еще сильнее; несчастный потеряет силы и утонет, — сказал Сердар, как бы говоря сам с собой.

Затем под влиянием невыразимой жалости он воскликнул:

— Я не могу допустить, чтобы человек этот умер таким образом.

Крики усиливались и голос становился все более жалобным и похожим на голос плачущего ребенка.

Сердар колебался… на карте стояли такие важные интересы, что он не считал себя вправе подвергать их опасности ради жизни этого несчастного дикаря. Но тут у него в голове блеснула мысль и положила конец всем его колебаниям.

— Что ж, — сказал он себе, — можно попытаться. Спасем его сначала, а там увидим.

И, наклонившись к люку, он крикнул:

— Задний ход, Барбассон! Я не хочу, чтобы на совести у меня оставалась смерть этого несчастного.

Провансалец, служивший несколько лет на государственной службе, выучился образцовой дисциплине, которая ставит французских моряков на первое место во всем мире. Он всегда повиновался и только потом высказывался, если находил нужным сделать какое-нибудь замечание. Шлюпка слегка задрожала и с минуту казалось, будто в ней происходит борьба между выработанной скоростью и движением в противоположную сторону, но в следующую за этим минуту она уже с прежней скоростью неслась по направлению к берегу. Прислушиваясь к жалобным крикам, Сердар по направлению звука понял, что шлюпка теперь в том районе озера, где находился туземец.

— Слабее, Барбассон, слабее! — сказал он. И шлюпка, сразу изменив ход, медленно заскользила по воде.

Крики прекратились… Ночная тьма была столь непроницаема, что положительно ничего нельзя было видеть вокруг себя.

— У него, вероятно, иссякли все силы, бормотал Сердар с искренним огорчением. — Бедняга! Мы сделали все, что могли.

Не успел он произнести эти слова, как шлюпка ощутила легкий толчок и черная масса, одним прыжком выскочившая из воды, упала вдруг на палубу. Это был тота-ведда; туземец молчал, видя, что к нему спешат на помощь. Он мог бы провести всю ночь в воде, несмотря на свою рану. То, что люди его племени потеряли в своем умственном развитии, восполнилось их необычайным физическим развитием: привыкшие жить в чаще лесов и двигаться среди глубокой тьмы, они видят ночью почти так же хорошо, как и днем, и положительно не знают усталости; они перегоняют самых быстрых животных; некоторые видели, как они перебирались вплавь через морские заливы в пятнадцать-двадцать миль и плыли два дня, направляясь к прибрежным островам, чтобы отыскать себе там убежище среди гор, которые синеватой линией выделялись вдали на горизонте.

Тота-ведда, очутившись в шлюпке, тотчас же бросился к ногам Сердара и, подымая поочередно одну его ногу за другой, ставил их себе на голову в знак почтения и подчинения; затем, ударяя себя в грудь, он горловым голосом произнес в несколько приемов: Ури! Ури!

В эту минуту луна, вырвавшись из чащи лесов, покрывавших верхушки гор, залила всю поверхность озера серебристым светом. В Индии луна светит настолько ярко, что туземцы называют период, когда спутница нашей Земли достигает полнолуния, «лунными днями».

— Ури! Ури! — продолжал тота-ведда, снова повергаясь ниц перед Сердаром.

— Что он там говорит? — сказал Барбассон, вышедший в эту минуту на палубу.

— На тамильском наречии, на котором говорят у подошвы этих гор, «ури» означает «собака», — отвечал Сердар. — Нет ничего особенного, если он запомнил это слово и, вероятно, хочет дать нам понять, что он будет нам предан, как собака; с другой же стороны он, быть может, хочет сказать нам, как его зовут. Будь здесь Рама-Модели, он объяснил бы нам все это; он провел свое детство здесь в этих горах и говорит на языке этих бедных людей так же хорошо, как и они сами… Пора, однако, возвращаться домой; в Нухурмуре, вероятно, беспокоятся, мы никогда еще…

Он не докончил начатой им мысли; меланхолический и пронзительный звук рога нарушил ночную тишину, и его жалобные нотки три раза скользнули по водам озера, принесенные легким ветерком, который в этих обширных долинах дует каждый вечер после захода солнца, когда в раскаленной атмосфере восстанавливается равновесие воздушных течений.

— Это Рама зовет нас, — сказал Сердар. — Вперед, Барбассон, и поскорее. Нам достаточно и двадцати минут, чтобы пролететь шесть миль, отделяющих нас от друзей.

— А тота-ведда? — спросил Барбассон.

— Я беру его на себя.

— All right, как говорит Барнет, — отвечал моряк.

И шлюпка снова понеслась по волнам. Туземец заснул, скорчившись в уголке. Менее чем через полчаса вдали показался противоположный берег озера. Сердар, который не мог отвечать на сигнал, посланный ему из Нухурмура, потому что ветер дул ему навстречу, взял теперь в каюте висевший там буйволовый рог и извлек из него три звучных ноты, которые друг за другом и с различными изменениями разнеслись эхом по долинам.

— Теперь, когда мы предупредили наших товарищей, — сказал он своему спутнику, — остановитесь на минуту и помогите мне. Я должен принять небольшую предосторожность, чтобы этот туземец никогда не смог открыть тайны нашего убежища.

— Я не любопытен, — отвечал моряк, — это наше семейное качество, но клянусь бородой всех Барбассонов — прошлых, настоящих и будущих, поскольку предполагаю, что эта знаменитая ветвь не угаснет со мной, — я все же с нетерпением жду, что вы сделаете, чтобы скрыть вход в подземелье от этого «комка сажи».