Сердце проклятого - Ян Валетов Страница 58

Прокуратор устал слушать. В общем, все ясно — проповеднику в любом случае не жить. Старая лиса Ханнан все равно прикончит его руками зятя. Оснований для того, чтобы отказать Каиафе в утверждении приговора, нет. Если этого га-Ноцри не остановить, то он вполне может устроить беспорядки на Песах. А беспорядки придется подавлять, и тогда мечта вернуться в Кейсарию через неделю станет несбыточной. Но, следуя совету Афрания, нельзя сказать Каиафе «да». Во всяком случае, пока нельзя сказать. Пусть подождет решения. И пусть подождет подольше.

Пилат поднял руку, и секретарь сразу же замолк, прервав чтение на полуслове.

— Ты, Иешуа га-Ноцри, галилеянин? — спросил прокуратор у арестованного, по-прежнему закрывая глаза ладонью.

— Да, прокуратор.

— Ты слышал, что говорят о тебе люди?

— Слышал, прокуратор. Но…

— Это правда? — перебил его Пилат.

— Не вся, прокуратор.

— Правда никогда не бывает истинной, га-Ноцри. Люди всегда лгут. Ты тоже лжешь. Ты оживлял мертвых?

— Никто не может оживлять мертвых…

— Я знаю это, — отрезал Пилат. — Просто хотел услышать, солжешь ты мне на этот раз или нет… Ты лечил больных?

— Да, прокуратор. Я не врач, но многому учился. Я знаю травы, знаю ток жидкостей в человеческом теле. Бывает, что я могу помочь людям.

— Ты лечишь лепру?

Иешуа странно улыбнулся и склонил голову набок. На лице его не было страха, хотя он не был похож на человека, не понимавшего, что между ним и смертным приговором стоит только желание прокуратора продолжить разговор.

— Никто не лечит лепру, прокуратор. Тот, кто скажет тебе иное — лжец, он дает лишь ложную надежду.

— Ложную надежду? — переспросил Пилат и наконец-то убрал ладонь с глаз. — А ты, галилеянин? Разве ты не даешь ложной надежды тем, кто тебя слушает? Не ты ли обещал своим прихожанам разрушить Храм и построить новый на его месте за три дня?

— Я сказал не так, прокуратор, — возразил арестованный без тени испуга на лице, а ведь, бывало, под тяжелым взглядом Всадника Золотое Копье, становились меньше ростом очень смелые люди. — Я сказал о том, что Храм старой веры непременно рухнет и на его месте мы построим Храм веры новой. Таковы были мои истинные слова…

— Истинные слова… Ты или смел, или глуп, га-Ноцри. Что есть истина? И что ты можешь знать о ней?

— Истина, прокуратор, это не то, что ты хочешь услышать. Это то, чего ты чаще всего слышать не хочешь…

— Так ты не только врач, но еще и философ… А в деле написано, что ты по профессии плотник…

— Плотник может быть философом, если имеет время размышлять и читать книги, игемон, а вот философу сложно стать хорошим плотником. Философ — это склад ума, а плотник — ремесло, требующее навыка.

Прокуратор помолчал некоторое время, сверля Иешуа мрачным, тяжелым взглядом.

В отличии от Каиафы, этот иудей не вызывал у Пилата неприятия. Раздражал своим необъяснимым бесстрашием, своим хорошо подвешенным языком, свойственной лишь юродивым прямотой ответов, но не будил в прокураторе желания немедленно отправить собеседника на крест. Жаль, что в записях есть сведения об оскорблении величия. Это значит, что креста не избежать.

— Скажи мне, философ, а зачем ты пытался захватить Храм? Разве это не место твоего Бога?

— Потому, что те, кто сейчас служит в Храме, превратили его в рынок. Потому что в доме Бога не место торговцам, продающим животных для жертвы, не место для менял…

— Но разве не так было всегда? — возразил Пилат.

— Разве то, что так было всегда, говорит о том, что все было правильно?

Каиафа поменялся в лице, побагровел, но смолчал, зато не смолчал один из пришедших в преторий стариков:

— Да только за эти слова ты уже достоин смерти! — выкрикнул он дребезжащим голосом, тыча в га-Ноцри кривым от болезни суставов пальцем.

— Не стану с ним спорить, — сообщил арестованному Пилат. — С точки зрения соплеменников тебя надо убить. Это облегчает мне задачу. Но если бы дело касалось только твоей дикой выходки в вашей еврейской святыне, я бы ограничился тем, что приговорил бы к сорока ударам плети. Ты потерял бы кожу на спине, но остался бы жив. Но все гораздо серьезнее… Скажи, а что это за история с машиахом? Я слышал, что вы, евреи, вот уже тысячи лет ждете своего спасителя. Сначала он должен был освободить вас из одного плена, потом из другого… В свитках написано, что ты называл себя машиахом. Скажи мне, га-Ноцри, ты машиах?

— Это ты сказал, — ответил Иешуа, пожимая плечами. — Не я.

— И ты называл себя Сыном Божьим?

— Люди называли меня так. Я — Сын Человеческий.

— И Царь Иудейский? — спросил Пилат, внимательно глядя в лицо собеседнику. Настолько внимательно, что у постороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что во взгляде прокуратора содержится некий намек.

— Это сказал ты, не я.

— А что сообщишь мне ты? — обратился Пилат к Каиафе.

— Синедрион решил, что он виновен, прокуратор. Он самозванец и ложный пророк. Наш приговор — смерть!

— Синедрион не судил меня, господин, — сказал га-Ноцри.

— Ты сомневаешься в решении, которое он вынесет? — насмешливо спросил Всадник Золотое Копье у га-Ноцри. — Я не сомневаюсь. Смерть так смерть. Достаточно разговоров. Я готов удовлетворить твою просьбу, Каиафа. Но есть одна загвоздка… Этот человек — галилеянин. В Ершалаим на праздник прибыл тетрах Галилеи, и га-Ноцри, как ни крути, его поданный. Пусть Ирод Антипа одобрит ваш с Ханнаном приговор, и я сразу же отдам арестованного в руки правосудия.

Каиафа сначала побледнел от слов прокуратора, а потом пошел красными пятнами, словно человек, укушенный черным скорпионом.

Любому из присутствующих на гаввафе стало понятно, что прокуратор издевается над первосвященником особым, изощренным способом. Для всех вокруг Ирод Антипа не интересовался политической жизнью в Ершалаиме. Он интересовался исключительно своей жизнью: своими строительными проектами, искусством, едой и винами (в Тиверии у него была своя винодельня, продукция которой, говорят, попадала даже на императорский стол в Риме), своей женой, ради которой он пошел на немыслимые для разумного правителя поступки, и еще сохранением власти в принадлежащей ему неспокойной тетрархии.

Ему не было никакого дела до ершалаимских бунтов, ему вполне хватало своих собственных, и от любых свар между фарисеями и саддукейской знатью он демонстративно дистанцировался. Формально он оставался иудеем, но давно был римлянином по образу жизни, хоть и приносил жертву в Храм. Иешуа действительно был в его юрисдикции, но только на территории Галилеи, здесь же, в Ершалаиме, слово Ирода Антипы весило значительно меньше, чем слово Каиафы и несравненно меньше мнения Ханнана.

Но слово прокуратора — это слово прокуратора. Каиафа сделал знак левитам забрать арестованного, а сам через силу, пусть едва-едва, но склонил голову перед Пилатом прежде, чем покинул лифостратон.