Война роз. Право крови - Конн Иггульден Страница 56

Словно молот грянул по левому флангу Ланкастера. Норфолк, в снегу и во тьме, все же разыскал место боя, на ходу выстраивая все свое правое крыло против слабейшего фланга противника. Латники ударили прямо с ходу на бегу огласив ревом все поле. Перед строем рвались вперед знамена Норфолка, при виде которых Эдуард с Уориком, встретившись глазами, тоже присоединились к общему крику. Лучше сложиться просто не могло: если двести всадников чуть не сокрушили нынче крыло Фоконберга, то эти девять тысяч свежих воинов попросту сметут ланкастерское крыло, расчленив всю неприятельскую армию и положив тысячи убитыми. Безусловно, люди Норфолка утомились от рысканья длиной в полдня, да еще по снегу, в поисках поля битвы. Тем не менее они были свежи и полны жизни в сравнении со злосчастными созданиями, до полусмерти вымотанными нескончаемым сражением.

В темноте ланкастерские ряды обуял полный переполох. Начался какой-то жуткий в своей внезапности приступ, и люди в слепом ужасе отпрянули от него, в бесчестии бегства уповая на потемки, которые все спрячут. Под натиском Норфолка Эдуард с Уориком и Фоконбергом вдруг ощутили, что строй врага поддается. Люди, что готовы были стоять насмерть при свете дня, с темнотой сломались. Они повернулись и побежали, давая возможность насесть на себя со всех сторон и полосовать, рубить, колоть себя оружием сзади. Все утонуло в воплях и железном стуке. Убегающие оскальзывались, падали и поднимались снова, сея панику при проталкивании через ряды своих, которые все еще ни о чем не догадывались и лишь тревожно спрашивали, что стряслось. Их хватали, кричали им вопросы, но они вырывались и бежали дальше. Ломались сотни, а затем уже и тысячи, дичая и немея от страха. По пологому склону они мчались к реке, то и дело грузно падая в своих доспехах.

Позади них рать Эдуарда и Уорика сомкнулась с воинами растянувшего свое крыло Норфолка. Зайдясь в вое дикарского ликования, воинство пустилось преследовать бегущих. Еще считаные минуты назад они стояли против армии, как минимум равной им по величине и силе. Все это помнилось тем, кто мчался через поле. По двое, по трое они отлавливали какого-нибудь беднягу-латника и валили его, подцепив под ноги или вдарив по спине секирой, отчего тот запинался и падал. После этого один из двух-трех, замахиваясь сплеча, бил его по голове или шее, а затем, зверея от собственного страха, они уже не останавливались. Удар за ударом сыпались до тех пор, пока кости жертвы не размозжались вдребезги, а туловище не протыкалось десятки раз.

«Милости! Выкуп!» – во весь голос кричали повергнутые в темноте благородные рыцари и лорды, из-за снега толком не видя своих пленителей. Но пощады им не было, и в ответ лишь звучно сыпались тяжелые удары тесаков, топоров и фальшионов.

* * *

Бойня длилась вплоть до рассвета, когда в уже распогодившемся небе показалось горячечное ледяное солнце, а снег, словно утомившись, утратил свою силу и прилег отдохнуть, припорошив горбики раскиданных всюду тел. Их было много, как кочек на болоте. Тысячи людей утонули в Кок-Беке – кто под весом своих доспехов, а кого в воду поскидывали преследователи. Перебраться удалось немногим. Трупы валялись на мили во всех направлениях, порубленные теми, кто делал это, как в наваждении. С рассветом эти люди избегали смотреть друг другу в лицо. Темнота скрыла ужасы, которые иначе годами преследовали бы их во сне. Люди Йорка торжествовали победу, но были полностью ею истощены – квелые без сна, заляпанные стылой кровью и грязью, с посинелыми губами и глазами, в которых не было ничего, кроме равнодушной усталости.

Под румянящимся небом вновь выстроились войсковые квадраты, и Фоконберг поехал проведать, как там его король и племянник – живы ли? Норфолк предложил свою жизнь за задержку, на что Эдуард снисходительно отмахнулся. Герцог был явно истощен, да к тому же нездоров: на губах у него запеклась кровь, а при разговоре лицо ему болезненно кривил кашель, который он не мог сдержать. Его задержка и в самом деле чуть не обернулась проигрышем битвы, но в конце Норфолк сам решил ее исход, прибыв в самый нужный момент. Так что свою вину он вполне искупил – в этом себе отдавали отчет и Эдуард, и Уорик.

В то время как солнце всходило над горизонтом, войско справило нужду и теперь, дрожа, зябко притопывало ногами. Голод в животах урчал такой, что впору пожирать мертвецов – считай что с позавчерашнего дня во рту ни росинки маковой. Всего в двух милях к северу, в Тадкастере, располагался лагерь короля Генриха. Эдуард с плохо скрываемым злорадством довел до своих капитанов, что завтракать армия будет непосредственно там. В самом деле, представьте: челядинцы, шлюхи и обозники ждут там возвращения своих – и тут вдруг видят гордо развернутые знамена Йорка! Право, впору рассмеяться!

Пленных не брали, в том числе и выкупных. В их благоглупости король был играть не намерен – ни сейчас, ни в дальнейшем. Как и лорд Клиффорд – только достойней, – в битве сложил голову граф Нортумберлендский Генри Перси, а с ним кучка лордов помельче – и сотни, если не тысячи, рыцарей и состоятельных сторонников. Игроцкое счастье им, как видно, не улыбнулось. А вот ему, получается, наоборот: с мертвых, добросовестно поискав, можно собрать немалую поживу. Найти добровольцев, готовых остаться на поле и заняться сбором ценностей, капитанам Эдуарда не составило труда. Работа это кропотливая и ответственная, так что еду им пообещали прислать сюда. Надо будет еще и сосчитать павших. Неизвестных солдат поглотят огромные общие ямы, вырыть которые в мерзлой земле – задача тоже не из простых.

По мошнам ценности рассовать не удастся: при капитанах будут слуги, которые со всей надлежащей тщательностью будут вести опись всего, от нательных крестов и сюркотов до ладанок и охранных грамот, хранимых в исподнем. Пока одни занимаются ценностями, другие будут бродить по полю с тесаками в поисках тех, кто не погиб, а просто без сознания или же спрятался в надежде тайком уползти. С ними разговор короткий. Отдельная группа носильщиков будет выносить раненых из числа своих по близлежащим манорам для выхаживания (хотя, вероятнее всего, они просто истекут кровью и умрут). Работы предстоит на много дней, но королю не до нее. Эдуарда ждали другие дела и задачи, и этим крепким, румяным утром он повернул свое обтрепанное, забрызганное кровью воинство на север, навстречу ветру, который снова проснулся и сделался еще более льдистым. Скоро король Генрих и королева Маргарет обнаружат, что мир вокруг них всего за одну ночь неузнаваемо переменился.

Уорику нашли какого-то бесхозного мерина. Тот оказался норовист и через каждую сотню ярдов давал под своим новым хозяином круговой проворот, строптиво брыкаясь передними копытами. Причина взвинченности животного была, впрочем, ясна. Ветер хотя и очистил воздух от запаха внутренностей и крови, но здесь всюду витал дух смерти, и конь был подобен человеку, чувствующему в половицах скрытные шорохи мышей и тараканов. Частично мертвецов скрывал снег, но все равно куда ни посмотри, везде под его покровом угадывался силуэт, который будет вселять ужас, когда оттает.

Приближаясь к Эдуарду, Норфолку, Фоконбергу и брату Джону, Уорик натянул поводья, склонив голову. Из высокородной четверки – трое с кровью Невиллов и один Плантагенет – он подъехал последним: остальные уже были в сборе. Вид у всех был заметно пришибленный, хотя Эдуард постепенно оправлялся: лицо его вновь было твердым, решительным. С минуту между ними царило молчание.