Ветер богов - Богдан Сушинский Страница 56

— Убийца. Он все ближе. — фанатично твердил фюрер. — Сегодня, глядя на пламя камина, я вдруг почувствовал, что мне суждено завершить свой жизненный путь на костре.

— Что?!

— На костре.

Ева едва заметно улыбнулась.

— Ты испугал меня. Можешь успокоиться. Слава Богу, теперь не Средние века. Инквизицию, насколько я помню, ты пока что не ввел.

— Я ощущаю, как меня охватывает пламя, — совершенно не воспринял юмора Гитлер. — Так уж, видно, нам с тобой суждено.

— Если считать, что вся твоя жизнь, все служение рейху — огромный костер истории… — согласна. Твоя жизнь завершится на костре. Однажды ты догоришь… Мы оба догорим на святилище инквизиции.

Гитлер покачал головой и тоже улыбнулся.

— Ты человек искусства, Ева. Мне это льстит. Ты же знаешь, как я отношусь к людям, понимающим искусство и посвятившим ему свою жизнь.

— Я знаю это. — Переход от костра к искусству хотя и вызывал определенные ассоциации, но все же казался довольно неожиданным. В то же время фюрер уже успел предупредить ее о подобной алогичности.

— Многое из того, что я познал в искусстве, особенно в музыке и театре, я познал благодаря тебе,

Ева скромно промолчала. Она действительно время от времени пыталась вырвать «своего фюрера» из губительного водоворота политики и ввергнуть в пучину искусства. Однако не утешала себя тем, что ей это удавалось. Гитлер был слишком поглощен сотворением великого рейха.

— Ты не должна уходить. За тобой вечность.

— Стараюсь не думать об этом.

— А мне вот почему-то чудится костер, — вновь вернулся Гитлер к своим видениям у камина.

— Не увлекайся, — мягко предупредила Ева. — Просто огонь оказывает на тебя гипнотическое воздействие. На кого-то вода, на кого-то горы. На тебя огонь.

— И горы. Жаль, что не сумею вовремя вернуться сюда, в нашу с тобой «Альпийскую крепость», и тело будет предано огню.

— Если такое произойдет, на костер мне хотелось бы взойти вместе с тобой, — Ева повернула его лицо к себе и заглянула в пляшущие в зрачках огоньки. — Не волнуйся, сама избрала этот путь. Он уже больше не страшит меня. Единственное, чего я хочу, — это разделить твою судьбу. Почему-то мне верится, что так оно и случится. Несмотря на то, что многие хотят разлучить нас уже сейчас.

— Почему ты вдруг заговорила об этом, Евангелие? — У Гитлера это прозвучало довольно резко, однако Браун простила ему. Она знала, что очень часто Адольф не контролирует свой голос. Привыкший командовать и ораторствовать, фюрер и в постели иногда вещал так, словно внушал не одной женщине, а целой разуверившейся толпе.

— Мне кажется, что у нас уже не появится возможность увидеться здесь. Англичане — во Франции. Русские — у границ Польши и Чехословакии. Вскоре ты уедешь в Берлин, и вряд ли у тебя будет хватать времени, чтобы наведываться в нашу «Альпийскую крепость».

Молча, подобно привидению, появился адъютант, положил несколько сухих поленьев в камин и так же молча неслышно удалился. Еве хотелось верить, что он не подслушивает их разговор.

— Все было бы несколько иначе, если бы мы с тобой наконец поженились, — вновь обрела голос Ева, мельком оглянувшись на дверь. Ее страшила сама мысль о том, что кто-либо может оказаться свидетелем того, как она добивается свадебной фаты у самого фюрера.

Ее и так упрекают, что, не будь ее рядом, фюрер куда больше времени уделял бы государственным делам, чем сейчас. Странные люди. Почему-то никому не приходит в голову, что, не будь ее рядом, он давно женился бы на другой, более родовитой, и обзавелся целым табором детишек. Тот же многодетный Борман почему-то напрочь лишает такой «радости жизни» своего кумира.

— Ты… слышишь меня? Ведь если мы с тобой… в общем-то… хотим быть вместе, — произнести вслух «любим друг друга» она почему-то постеснялась, — то почему что-то постоянно должно препятствовать нашему стремлению?

Гитлер долго кряхтел, словно пытался извлечь слова откуда-то из глубины гортани, однако и это давалось ему с огромным трудом.

— Я все чаще подумываю над этим. Особенно когда оказывается, что ты остаешься здесь одна, а я, столь же одинокий, вынужден прозябать в Берлине, Растенбурге или где-то еще…

«Опять отказ», — поняла Ева. И все же облегченно вздохнула. Два месяца назад, лежа с ним в постели, она всего лишь намекнула о женитьбе. Но тогда он взорвался яростным протестом против самой мысли о «какой-то там женитьбе в то время, когда решается судьба рейха и когда каждый немец обязан думать…» И повело его, и повело.

Конечно же, Браун понимала, что время сейчас для «первой рейхссвадьбы Германии» явно неподходящее. Преподнести рейху женитьбу фюрера в каком-либо благопристойном свете не так-то просто. К тому же она явно не дочь какого-то там иностранного премьер-министра, президента или промышленника, брак с которой давал бы Гитлеру определенные дипломатические выгоды. «Приданое принцессы было доставлено на десяти кораблях, а в наследство она получила Бургундское герцогство…»

Сколько же их набиралось, этих бесконечных «конечно»…

И все же ее глубоко оскорбила реакция Адольфа. Мало того, что она сама вынуждена делать это предложение, так еще и тон…

— Ты прав, — молвила она вслух, мысленно скрежеща зубами. — Особенно остро ощущаю это, когда ты в Берлине или еще дальше, в «Волчьем логове»… А мне приходится оставаться здесь, в этой комфортабельной альпийской тюрьме. Где за каждым моим шагом следят. И где в каждом выпитом мною стакане может оказаться кураре.

— О чем ты? — вновь встрепенулся Гитлер. — Кто посмеет?

— Они ведь понимают, что, убив меня, уже наполовину убьют тебя. Вот и жди, пока тебе подадут коктейль из цианистого калия и змеиного яда.

— Что бы ты предприняла, будучи на моем месте? — обреченно пробормотал он.

— Нужно решиться, мой фюрер. Решиться именно сейчас. Пока все увлечены событиями на фронтах, наша очень скромная свадьба останется, по существу, незамеченной. Геббельсу же мы объясним ситуацию очень просто. Он поймет. Свадьба превратится в небольшую вечеринку самого узкого круга, здесь, в «Альпийской крепости». Зато потом я всегда могла бы быть рядом с тобой. Иногда услышала бы что-то такое, чего не сможешь услышать ты. Иногда что-то подсказала бы… Ты ведь заметил, что и сейчас многие военные и особенно дипломаты, прежде чем встретиться с тобой, пытаются побеседовать с хозяйкой «Бергхофа». Как бы между прочим. Втайне надеясь при этом, что кое-что из сказанного ими обязательно достигнет твоих ушей.

«Он где-то здесь… — уже не слышал ее фюрер. — Это — шаги убийцы, ожидающего своего часа… Ты должен упредить его…»