Танец бабочки-королек - Сергей Михеенков Страница 55

– Со своим ТТ пойду я сам. Не потому, что не доверяю его никому, а потому, что, думаю, никто лучше меня не владеет этим оружием. Возражения есть? Тогда кто возьмёт револьвер?

– Я, – вызвался Дорофеев. – С двадцати шагов в середину корпуса попаду.

– Винтовку возьму я, – сказал Воронцов. – И ещё у меня поправка: пойдут не трое, а четверо. Кудряшов, ты возьмёшь столько гранат, сколько сможешь свободно нести. Будешь стоять в засаде. На случай если весь наш план провалится.

– Каким образом можно применить гранаты? Своих перебить?

– Владимир Максимович, вам приходилось участвовать в рукопашном бою?

– Нет, бог миловал.

– Так вот там начинают действовать другие правила. Их заранее не спланируешь. Кудряшов, твоё дело будет отсекать наш отход. Каким образом, подумаем на месте. Ты, Савелий, тоже думай. И по ходу дела смотри: можешь нас спасти, а можешь и положить.

Винтовку он уже почистил, смазал. Приготовил и патроны. Вот только пристрелять её не успел. А пристрелка нужна. Хотя бы десятком патронов. Винтовке надо верить. А как он мог ей верить, если не знал ни боя её, ни надёжности. Пристрелкой он решил заняться в пути. Где-нибудь в овраге. Сто шагов. По снежному склону. Чтобы понять погрешность и сделать необходимые поправки.

Но десяти патронов Воронцову не понадобилось. Когда шли опушкой леса, шагах в ста пятидесяти увидели сидящих на берёзах тетеревов. И Турчин кивнул ему:

– Кажется, вы рассказывали, что до войны были охотником? Вот вам великолепная цель для контрольной стрельбы. Хотя это может нас демаскировать.

Воронцов положил винтовку на лыжную палку, прицелился и выстрелил. Тетерев, роняя пух и ломая ветки, камнем упал вниз. Остальные сперва удивлённо вытянули головы, а потом разом захлопали пружинистыми крыльями, снялись с берёз, перелетели метров на триста дальше и снова расселись на верхушках берёз.

– Ты хоть в этого метился? – спросил Кудряшов.

– В этого.

– Надо бы взять. Дичь всё-таки. Хорошую похлёбку сварим.

– Заберём на обратном пути.

Никто не проронил ни слова.

К большаку они вышли неожиданно. Лес подступал к самой обочине. Берёзы, нагруженные снегом, образовывали высокие своды, и в некоторых местах дорога тянулась по этим снежным туннелям. Изредка попадались старые ели. Высокими колоннами они уходили в небо, удерживая на своих могучих лапах целые сугробы снега.

На одной из таких елей и оборудовал свою засидку Воронцов. Иссиня-белая метровая глыба снега нависала над ним. Он слегка стесал её прикладом винтовки. Срезал трофейным ножом несколько веток, чтобы открыть обзор. Приладил на сучьях винтовку. И сидел теперь в четырёх-пяти метрах от земли, грел за пазухой руки. Руки во время стрельбы должны быть послушными. Это он усвоил ещё в детстве, с того дня, когда дед Евсей в первый раз взял его в засидку на кабана. Тогда тоже сильно морозило, так что мёрзли даже глаза, в напряжении слипались от леденеющей слезы.

Перед Воронцовым открывался поворот дороги, полянка, заснеженная обочина. Шагов тридцать-сорок свободного пространства, которое он мог беспрепятственно и надёжно контролировать. Его задача непростая: положить замыкающих, которых Турчину и Дорофееву не достать. Чтобы никто не ушёл в Андреенки. Воронцов не знал, как стреляет подполковник, и потому немного нервничал. Выходило так, что, разрабатывая операцию, Турчин главную роль отводил себе, и на себе же замыкал успех или неуспех её. У Дорофеева всего три патрона. Гранаты ему Воронцов не дал.

– У тебя, Дорофеев, три патрона. Запомни это. Когда они подъедут, Владимир Максимович тебе даст команду, в кого стрелять. Если я тебе дам гранату, ты будешь думать только о ней и промахнёшься из револьвера. В результате испортишь всю операцию.

Ждать пришлось недолго. Воронцов первым заметил движение на дороге. И сразу подал команду:

– Идут!

Полицейских, как они и предполагали, было четверо. Они ехали на заиндевелых лошадях, о чём-то громко переговаривались и дружно беспечно смеялись. Видимо, кто-то что-то рассказывал смешное. Ишь, сволочи, подумал Воронцов, едут – как баре по своей вотчине… Впереди, шагах в двадцати от колонны, покачивался в седле казак в белом полушубке и кавалерийских ремнях, с шашкой на боку. Лохматая белая папаха на его голове, лихо заломленная назад и набок, открывала его румяное молодецкое лицо с оскалом белых зубов. Видать, нравился ему рассказ товарища. Трое ехали стремя в стремя позади колонны. Это расположение целей резко меняло расклад сил в предстоящей схватке.

Когда передовой казак миновал поворот, Воронцов уже держал на мушке среднего всадника позади колонны. Конвоировали они не шестерых, а почему-то только четверых.

И тут казак, ехавший впереди, резко осадил коня и потянул через голову короткий кавалерийский карабин.

– Стоять на мисци! – крикнул он повелительно и привстал на стременах, напряжённо глядя вперёд.

Колонна остановилась.

– Шо там, Васыль?

– Та вин людыны яки-то, – ответил Василь, держа наготове карабин. – Похоже, краснопузи. Сдаватыся, чи шо?..

– Шарахни по ним разок!

И Василь, привстав в стременах, вскинул к плечу винтовку и выстрелил в сторону Турчина и Дорофеева. Пуля плеснула снежным фонтанчиком под ногами стоявших на дороге. Они тут же подняли руки и закричали:

– Не стреляйте! Не стреляйте! Мы сдаёмся!

– Хватыть, Васыль. Забэрэм их з собою. Там в разхид пустымо. Пусть люды подывлятся на свойх геройив! Гоны йих в стрий!

– Та вины, видать, обисралысь!

– Гоны обисранных!

– Тут, хлопци, похоже, комиссар!

И сразу же двое всадников, расталкивая лошадьми арестованных, проскакали в голову колонны.

– Хто таки? – закричал казак в чёрном полушубке. – Худко видповидать!

– Мы из Прудков! – закричал Дорофеев. – Сдаваться идём! Не стреляйте! Мы – добровольно!

– Це добре, шо добровольно, – засмеялся казак в чёрной папахе. – Тильки де ваша добра воля вчёра ночувала?

– Я его знаю, – сказал Кузьма Новиков, голос его ликовал. Значит, принял Пётр Фёдорович его условия, покорился. – Это лейтенант. Лейтенант! Где курсант? Почему вы без него?

– Курсант ушёл в лес.

– Вот сволочь! Я так и знал! Лейтенант, кто с тобой? Комиссар или жид?

– На жида вроди нэ похож, – сказал казак в чёрной папахе и, обернувшись к пленным, спросил: – Признаэте свойх?

Окруженцы молчали. Лица их были угрюмы. Видимо, возвращение в деревню не сулило им ничего хорошего. Они это знали уже точно.

– Так признаэте чи ни? – зло крикнул казак в чёрной папахе.

– Да, это наши товарищи, – разлепил спёкшиеся кровавой коркой губы один из окруженцев.