Имперский раб - Валерий Сосновцев Страница 55

– Где та бумага?

– Поищи за перегородкой верхнего ящика.

Ефрем поискал и извлек внушительный свиток. Быстро пролистал.

– На уйгурском писано. Воистину говорят: не полагайся на вора – ибо сам обобран будешь. Пока вы друг друга топили, этот пройдоха продал вас кабульскому хану, скопом. Да еще похваляется, что от Чамбера все узнал.

– То-то, что не успел продать. Иначе я не сидел бы здесь. Разбойник оказался неграмотный, но до денег жадный… Мои люди выкупили у него эту бумагу.

– А скажи мне, пастырь Божий, зачем ты все это мне рассказал? Последнее-то мог и утаить? – ехидно спросил Ефрем.

– Отвечу. Мне ты вряд ли жизнь оставишь, а вот недругу моему я отомщу. Ты же не преминешь воспользоваться этим письмом. Значит, Чамбер будет гадать и мучиться: успел ли я сообщить в Лондон или нет о его художествах. В конце концов все, что ему останется – пустить себе пулю в лоб.

– С чего ты взял, что я поступлю именно так?

– А у тебя выбора нет. Чтобы попасть на корабль, тебе непременно нужно пройти через Чамбера. Чем еще ты сможешь заставить его помочь тебе? Любой умный человек так поступил бы.

Ефрем с удивлением покачал головой.

– Да-а, вот это политик!.. Все в Божьем мире перевернулось с ног на голову! Теперь подлость за ум почитается!..

– Молодой человек, так повелось со времен Каина. Сказано: «…из грязи вышли, в грязь и уйдем…»

– Ладно, святоша, ты, видать, и рясу обманом носишь, раз Каина в пример ставишь… Вот что – мы про устройство мира в другой раз побеседуем. А сейчас подпиши-ка сию бумагу.

Ефрем освободил Тимоти правую руку от пут, приставив к его горлу клинок и, положив перед ним бумагу, чернила и перо, толчком понудил его.

– Только начнешь валять дурака, полосну, и все! – предупредил Ефрем.

Священник взглянул на текст, который писал Ефрем при его допросе, и обомлел. Все было записано на английском языке.

– Вот так-то, господин священник. Сэр Уильям Питт может и не такое устроить! – безбожно соврал Ефрем перейдя на английский, глядя попу прямо в лицо.

– Так вы, мистер… и сэр Уильям… – начал было, заикаясь, священник, но перевел дух и пристально глядя на Ефрема, сказал:

– Судя по акценту, вы не англичанин.

– Верно… – ответил Ефрем и добавил: – Я швед на британской службе.

Такое пришло ему в голову только сейчас. Он вспомнил неожиданно, как в детстве учил его английскому старик-швед, бывший пленный, невесть как попавший в Вятку.

– Ну, быстро, быстро подписывай!.. – поторопил пастора Ефрем.

Священник, совсем сбитый с толку, замолчал и подписал. Ефрем снова привязал его руку к стулу и пошел к ящику с бумагами. Пошарил, нашел несколько листков с подписями и сличил. Поп не слукавил, подписался истинно. Ефрем подошел к нему, сделал кляп из столовой салфетки и впихнул ему в рот.

– Тебя скоро найдут. Не советую меня догонять. Сии бумаги уже через четверть часа будут далеко отсюда, не при мне. Ослушаешься, в Лондоне не пощадят, а я до поры приберегу это.

Ефрем потряс пачкой бумаг.

Он покинул мистера Тимоти, побагровевшего, с выпученными глазами и до слез оторопевшего от всего, что с ним стряслось. Одним только утешался обойденный шпион: загадочный его гость по всему видать не ведал, что могущественный первый министр Британской империи уже покинул сей жестокий мир. Тимоти надеялся, что его обидчик на этом и свернет себе шею. А уж он-то, Тимоти, тогда выкрутится.

Ефрем вернулся в караван-сарай, быстро собрался, сел на коня и поспешно, покинул Дели. Через семь дней, меняя за щедрое подношение коней в частых в этих местах деревнях и городках, он въезжал в богатый, шумный, древний и грязный город Калькутту.

Чтобы осмотреться он, одевшись поскромнее, целый день бродил в порту. Потом купил себе английское платье, шпагу, два пистолета. В портовой харчевне, где остановился, упаковал все свои вещи в один сундук. Переночевал, а на утро, одевшись в азиатский халат и повязав чалму, отправился к дому начальника калькуттского порта. Походил вокруг – все спокойно. Он решительно постучал в двери.

Начальник порта Калькутты встретил прибывшего по-чиновничьи бесстрастно. Это особая привычка всех чиновников в мире. Она вырабатывается долгими годами службы, то есть всех ступеней лакейства и барства.

Быть чиновником – это во все времена, во всем мире есть великое искусство! Кто лучше других им овладеет, тот многих в жизни милостей достигает. Но дело это тяжелое! Ведь нужно успеть узнать, с чем посетитель пришел, и быстро сообразить, на кого перевалить это дело или какую выгоду можно поиметь. Ужасная доля у чиновника – хуже рабской!

Мистер Чамбер обладал исключительным чиновничьим даром, но он не успел даже разглядеть как следует гостя в азиатском одеянии. Приезжий с ходу, с грозными нотками в голосе заявил на английском:

– Мистер Чамбер, дело государственной важности заставляет меня без особого этикета просить вас срочно уделить мне некоторое время наедине!

– Но простите, мистер…

– Я представлюсь вам позже!

– Как же я могу судить о значимости вашего заявления?..

– Рекомендации мои я привез от мистера Тимоти из Дели. Они касаются и лично вас.

Чамбер силился определить, с какого ранга птицей столкнулся, но ничего не получалось. О каком-либо касающемся его деле он и вовсе не смог сразу вспомнить, и решил следовать течению событий: мол, «там видно будет». Он пригласил гостя проследовать в кабинет и, войдя за ним следом, плотно прикрыл дверь. Ефрем резко обернулся к Чамберу:

– Вам хорошо известна подпись мистера Тимоти? – жестко спросил он.

– Да-а. – Насторожился Чамбер.

– Тогда взгляните на это и скажите: подлинная ли его рука? – Ефрем достал из-за пазухи свернутую бумагу и приоткрыл подпись.

Чамбер взглянул и произнес с невинным намеком на гордость:

– Да, это его рука, но кто же вы, мистер… и что происходит, наконец… – и осторожно добавил: – черт возьми?..

– Кто я? Специальный тайный посланник сэра Уильяма Питта в Бухару. А вот зачем вы, господин Чамбер, направили своего тайного посланника туда же, выясняют сейчас мои люди!

Ефрем напирал, не давая опомниться Чамберу. Тот побледнел до меловой белизны.

– Я не-е… – заблеял он.

Но Ефрем перебил:

– Что? Не посылали? Тогда читайте!

Ефрем развернул исповедь отца Тимоти и, не выпуская ее из рук, поднес к глазам ошарашенного начальника Калькуттского порта.

После прочтения нескольких строк Чамберу сделалось дурно. Он медленно оседал: ноги не слушались.

– Эй, эй… Возьмите себя в руки! – вскричал Ефрем, подхватывая чиновника под мышки, стал искать место, куда усадить его, а сам подумал: