Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман Страница 54

Она, отчего-то вспомнила кузена Мишеля.

– Он тоже такой, – подумала Лаура, – как Наримуне. Он меня слушал. Я соскучилась по разговору с умным человеком, – вздохнула девушка, – устала все время быть начеку, все запоминать, все анализировать. Я не хочу работать. Я в отпуске, в конце концов…, – девушка не упоминала ни парижским кузенам, ни Наримуне, что ее могут послать в Японию.

На следующей неделе Лаура возвращалась в Лондон, для доклада на совещании представителей Секретной Разведывательной Службы, министерства иностранных дел и военного ведомства. Она, мимолетно, вспомнила о предложении кузена Джона сходить в Национальную Галерею. Девушка улыбнулась: «Он мне картины Холландов покажет».

В Париже Мишель устроил ей экскурсию по Лувру, в день, когда музей закрывали для посетителей. Лаура видела картину, над которой работал Мишель, «Мадонну канцлера Ролена», Яна ван Эйка. Она следила за длинными, ловкими пальцами кузена. Он, осторожно, касался ярких, совсем не потускневших красок. На рабочем столе лежала коробка, присланная из Национальной Библиотеки. Мишель занимался и манускриптами, реставрируя миниатюры и бумагу.

Он водил Лауру в ночные клубы, они танцевали, говорили о живописи и музыке. Лаура остановилась в хорошей гостинице, у Люксембургского сада. Кузен Теодор жил по соседству, снимая квартиру, у Сен-Жермен-де-Пре. Апартаменты на рю Мобийон, как он сказал, были сданы. Старший кузен достраивал виллу на Лазурном берегу. Улучив время, он привел Лауру и Мишеля на выставку. Мишель не только реставрировал картины, но и писал об искусстве.

– У меня старомодные вкусы, – сказал он весело, – мой отец собирал импрессионистов. Вы видели, кузина, коллекция небольшая, но хорошая. Но на подобные вещи…, – Мишель остановился перед чашкой и блюдцем, с приклеенным мехом, – мои симпатии не распространяются…, – он склонил голову:

– Теодор дружит с этой компанией, экспрессионистами, сюрреалистами, но ограничивается архитектурным рисунком, – Мишель указал на изящные гравюры:

– Архитектура требует умения держать в руках карандаш…, – понизив голос, он предупредил Лауру:

– При нем не критикуйте чашку, кузина. Творение его любовницы, мадемуазель Оппенгейм…, – высокая, худая девушка, в брюках и асимметричной, болтающейся на костлявых плечах хламиде, стояла перед собственным фотографическим портретом.

– У нее грудь есть, – озорно подумала Лаура, – а в такой одежде и не скажешь. Смелая девушка, снимается обнаженной, и не против, выставлять фотографии…, – мадемуазель Оппенгейм громко рассуждала о свободе искусства. Чашка с мехом олицетворяла подавленную буржуазным обществом женскую сексуальность, наконец-то получившую возможность самовыражения.

– Одна из любовниц, – со значением, прибавил Мишель.

– Кузен Теодор в Париже, известен, как бы это сказать, вольным образом жизни, – они с Мишелем сходили на представление «Креолки» Оффенбаха, в театре Мариньи. Заглавную партию пела американка, мулатка, мадемуазель Жозефина Бейкер. По словам Мишеля, она была близко знакома с кузеном Теодором.

– И Аннабелла с ним дружит, – Мишель указал на афиши, на Елисейских полях, – она звезда кино, снимается с Жаном Габеном…, – Лаура весело замахала рукой: «Я поняла, поняла, кузен Мишель».

Лаура и Наримуне договорились, по возвращению в Лондон, сходить в Британский музей, в галереи Кроу.

– Просто встретимся, – Лаура одевалась в спальне, – он родственник, дальний. Он в Токио возвращается, на следующей неделе. Но, если меня пошлют в Японию, мы увидимся…, – девушка присела на кровать, держа чулки:

– Ничего не случится, – твердо решила Лаура, – он дворянин, хоть и японский. Но я заметила, как он смотрел на меня…, – она вспомнила голубые глаза кузена Мишеля, в Париже. Барон де Лу провожал ее, на вокзале Гар-дю-Нор. Свистели поезда, пахло гарью. Он вздохнул:

– Приезжайте, кузина Лаура. Может быть…, – молодой человек помолчал, – возьмете отпуск. Вы Бельгию никогда не навещали. В Мон-Сен-Мартене очень красиво. Дядя Виллем восстановил замок, после войны. В церкви саркофаги бабушки Элизы и дедушки Виллема, к ним паломники со всей Европы собираются…, – Лаура рассмеялась: «Вы коммунист, кузен, вам не положено верить в Бога».

Мишель улыбался:

– Меня крестили, кузина. И первое причастие у меня было, в церкви Сен-Сюльпис, нашей семейной. Теодор меня на занятия водил. Он меня вырастил, после смерти родителей…, – Лаура покачала головой: «Вы его критикуете, в статьях».

Мишель развел руками:

– Когда он строит что-нибудь уродливое, кузина. Я не любитель стиля месье Гропиуса. Впрочем, Теодор не обижается. Да и что ему критика? Он самый дорогой архитектор в стране. У него очередь на три года вперед…, – у кузена, действительно, в работе, одновременно, было с десяток зданий и квартир. В его бюро трудились пятнадцать человек.

Лаура подошла к зеркалу. Загорелые щеки покраснели.

– Наримуне вежливый человек, – сердито сказала себе девушка, – и кузен Мишель тоже. Им нравится со мной разговаривать. Наконец-то, я могу не делать вид, что интересуюсь только Марлен Дитрих и лаком для ногтей, – решительно стянув волосы в узел, она выбрала строгий, твидовый костюм. Констанца уехала в лабораторию, Тони ушла в библиотеку. Накинув плащ, Лаура взяла зонтик. Кузен Наримуне ждал ее в полдень, у входа в Гиртон-колледж. Они договорились пообедать:

– В кафе. Он бы тебя не пригласил домой, такое не принято. Он дворянин, джентльмен…, – Лаура шла к Гиртон-колледжу, думая о его красивых, темных глазах.

Тони, конечно, не отправилась в библиотеку. Тщательно одевшись, она разыскала пансион. Тони захватила последний номер «Известий Королевского Общества». Она помнила номер комнаты, где проснулась утром. Все оказалось просто. В передней гостиницы приятно пахло кофе и жареным беконом. Пожилой хозяин всплеснул руками. Мисс, хоть и принесла обещанный постояльцу журнал, но разминулась с гостем. Он выехал рано утром, не оставив адреса. Хозяину не было известно, куда он отправился. Тони вспомнила расписание поездов. Мужчина мог быть где угодно. Спрашивать о его имени было подозрительно, однако Тони, обаятельно улыбнувшись, попросила у хозяина стакан воды. Старичок направился в столовую. Девушка, быстро, справилась в книге постояльцев.

Попрощавшись, она вышла на улицу. Тони стояла под мелким дождем, подняв воротник плаща, сжимая журнал.

– Немец, – повторяла она, – Максимилиан фон Рабе. Клянусь, я его найду, и убью, – она зашагала к дому. Пора было собираться. До рассвета Тони намеревалась выехать в Плимут.