Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин Страница 53

Другие прелести нашего «курорта»: мелководье — продолжение зандра с застрявшими айсбергами разных размеров. При волнении их обломки заваливают пляж на кромке зандра, напоминая погибший десант. Те, что остались на плаву, с началом волнения издают тихий мелодичный, какой–то стеклянный звон, предупреждающий об изменении погоды. Короткий маршрут оказался полезным, взяли образцы органики и определили отступание ледника Ушер после 1936 года. Остался последний маршрут на юг к леднику Ульве, но сохранится ли погода еще двое суток, к сроку, когда нам обещан вертолет?

24.08.66. Бухта Мона.

Погода достаточно маршрутная, но мы сами придумали себе приключения, врезавшись при подъеме на участок плато Домен в стенки базальтов… Последняя, высотой под двадцать метров, далась тяжело. Где на брюхе, где ползком, прижимаясь вплотную к мокрому камню так, что разломал сухари в карманах. Леониду Сергеевичу, обвешанному анероидом, фотоаппаратами и чем–то еще, пришлось сложнее. За стенкой ровное увалистое плато с пятнами снега, отчего окрестные пейзажи напомнили Полярный Урал или Новую Землю на исходе полевого сезона. То же небо, тот же ветер, те же каменистые гряды и такое же отсутствие жизни. Спустя полчаса были на леднике Ульве, еще полчаса на наблюдения, и можно возвращаться. На обратном пути мой спутник подбирает очередные образцы, засовывая их за неимением места чуть ли не за пазуху, тогда как я ограничился местными то ли юрскими, то ли меловыми аммонитами в качестве сувениров. Похоже, что мы полностью выполнили намеченную для этих мест программу, убедившись в низком положении границ питания ледников на берегах Стур–фьорда.

25.08.66. Баренцбург.

Все успели, все получили, все вызнали — а могли бы не успеть, не получить и не узнать… Какой ценой, но все в пределах наших возможностей. Когда настала пора расставаться с этой, мягко говоря, не с самой замечательной частью архипелага, вдруг в глубине души возникает ощущение сожаления о предстоящем расставании.

С утра над бухтой Мона туман, туман и туман, все гуще с каждым часом. В нем растворились сначала окрестности Негри, затем остров Баренца, и, наконец, наш ледник Ушер с его замечательной мореной. Редкие голубые просветы над головой позволяли думать, что всякое может случиться, но случилось то, что случилось… Услышав нарастающий знакомый гул, мы принялись хватать свои шмотки–манатки, а затем в такую голубую дырку буквально не столько влетел, сколько ворвался вертолет. Мы тем более оценили этот маневр, что командиром его был новичок Василий Колосов. Молодой, на редкость симпатичный и отважный парень, которого мы позже вспоминали не раз (особо, когда узнали о его безвременной гибели…). К этому нечего добавить…

Через главный водораздел из бухты Агард вылетели на верховья долины Сассен, а затем свалились в Ис–фьорд, выполнив по пути аэровизуалку, в которой новым оказались подвижки у горных ледников на главном водоразделе.

В меру уставшие и переполненные впечатлениями (а главное, результатами), снова вернулись в свой лыжный домик.

Через пару дней наши головы посетила замечательная мысль: а не попытаться ли нам на исходе сезона отрекогносцировать таинственный южный район архипелага, которого опасаются, и не случайно, наши вертолетчики, прежде всего из–за погодных условий. Поэтому мы отправились в Хорнсунн на борту Тайфуна , но, как оказалось, опоздали, хотя, скорее всего, исходя из нашей же концепции, зима на юге Шпицбергена наступала пораньше, чем в районе Баренцбурга или Лонгьира. Глядя с палубы на заваленное снегом побережье, мы поняли, что с границами расхода и накопления на ледниках мы также опоздали. Теперь мы могли рассчитывать только на польские публикации. Но даже по этим скромным данным определенно наметалось снижение границ питания к югу до 270 м на леднике Вереншельд и немного выше на леднике Ханса на северном берегу Хорнсунна. Об изменении ледников в этом заливе можно было судить по картам начиная с 1872 года, причем эта изменения были очень значительными, но свидетельствовало ли это о каких–то особо неблагоприятных условиях на юге архипелага или просто о значительной амплитуде изменений, следовало задуматься: почему по шведским съемкам 1899–1902 годов на севере архипелага изменения ледников происходят практически в пределах точности, в то время как по работам русских топографов из экспедиции по измерению дуги меридиана 1899–1901 годов, на юге архипелага, эта изменения заведомо многократно больше?»

Увы, наше кратковременное пребывание на опустевшей польской базе экспедиции МГГ 1957–1959 годов не дало ответа на эта вопросы, но заставило думать. При этом большое наступание ледников здесь в 1872–1901 годах свидетельствовало о значительной амплитуде природного процесса, что опять–таки находилось в рамках концепции. Уже по перечисленным причинам мы не считали наше пребывание в Хорнсунне со 2 по 6 сентября напрасным, тем более что Троицкий преуспел здесь в очередном разбирательстве с древними и современными моренами.

Мы жили на опустевшей польской базе с двумя норвежскими охотниками, возможно, последними представителями некогда обширного племени, и частенько коротали время за вечерними сумерками в обсуждении различных бытовых и исторических проблем. Мы осваивали с их помощью особенности полевой норвежской и русской кухни, в частности приготовление мяса тюленя, которое, как известно, требует особого умения. На фоне надоевших консервов, это вносило известное разнообразие и, кстати, пригодилось в будущем, но я бы не рекомендовал эти блюда для гурманов в московских ресторанах.

Норвежцы как–то упомянули о каких–то русских развалинах, и что–то шевельнулось у меня в груди. Когда–то за них примутся наши специалисты, и я попросил норвежцев показать их положение на карте.

— Здесь, здесь и здесь… — Заскорузлый палец прошелся по листу карты со всеми присущими признаками длительного пребывания в полевых условиях. — Практически повсеместно, где в топонимах присутствует слово «русский»: Руссеэльва (Русская речка), Руссепинтен (Русский мыс) и так далее…

— А как вы отличаете их от норвежских построек?

— Ваши строили свои избы из круглого дерева и использовали красный кирпич для печей.

Побывав в двух показанных норвежцами местах, мы убедились в справедливости этих признаков. Жаль, что мы так поздно получили эту информацию, но в достижениях полевого сезона мелкие досадные промахи (практически неизбежные в любой экспедиции) занимали слишком незначительное место. Определенно его следовало признать успешным во всех отношениях.

Если сравнивать особенности полевого сезона с прошлым, то при некотором снижении количества дней с наблюдениями (примерно вдвое) незначительно возросла протяженность маршрутов по морю (с 1260 до 1335 километров) и очень значительно вертолетами (соответственно, с 760 до 2200 километров), с резким возрастанием роли аэровизуальных наблюдений. При этом значительной оставалась и протяженность пеших маршрутов — 766 в 1965–м и 820 километров в 1966 году, хотя в последнем сезоне она выросла незначительно. Другое дело, что без вертолетов мы не смогли бы успешно изучать наиболее удаленные участки архипелага, без чего не могла бы состояться наша концепция.